Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

На тополях, словно по линейке выстроившихся вдоль ручья, протянулись свежие полосы от когтей. Пять прямых порезов длиной в метр шли параллельно. Из белых шрамов струился прозрачный сок, словно кровь из ран.

Рядом валялся двухметровый борщевик, из его подранных листьев сочилась ядовитая жидкость. Впервые с момента нашего знакомства я увидела Джин испуганной.

– Скорей! – закричала я.

Мы можем остаться в шахтерской хижине. Без сомнения, мы злоупотребили гостеприимством. Я отстегнула от пояса воздушный горн, и мы запетляли вниз, подгоняемые тяжелыми рюкзаками, – не удосужились отрегулировать лямки на спуск. К раннему вечеру мы добрались до хижины – более ветхой, чем мне запомнилось; между бревнами зияли щели, а окна и двери закрывал обшарпанный пластик. Но все же здесь безопаснее, чем в палатке.

Мы побороли страх, занявшись приготовлением еды. Перемешали готовую смесь для торта с водой и сухим молоком, выложили получившееся тесто на сковороду Джин, накрыли фольгой и запекли на походной печке, смеясь, когда оно убегало через край сковороды. Мы отмечали день рождения под звездным небом с кружками красного вина и теплыми кусками шоколадного торта, распевая «Happy Birthday», как волки, воющие на луну. Индейцы нлакапамук верят, что, когда человек превращается в волка, он обретает мужество и силу.

Мы проболтали у костра до поздней ночи. После похода по тропе Западного побережья Джин сражалась с депрессией. Мы говорили об унынии и страхе, которые могут сломать жизнь, – чувствах, слишком хорошо знакомых мне после того, как брак родителей распался, и меня впервые охватила непреодолимая меланхолия. Туман в голове, мешавший мыслить. Джин сказала, что иногда чувствует себя как ее мать, которая находилась на лечении в психбольнице. Я снова наполнила кружки, и вино с богатым букетом потекло по нашим венам, заставляя звезды сиять. Мы обсудили мелочи, помогающие справляться с проблемами, ежедневные ритуалы. Составлять списки крошечных задач, осколков свершений, например: «встать с постели» и «почистить зубы». Кататься на велосипеде по крутым горным дорогам, пока не вымотаешься до бесчувствия. Взбираться на горный хребет под солнечным светом таким сияющим, что ты нехотя улыбаешься. Мне было легче бороться, чем ей. Я просто хотела, чтобы жизнь Джин наладилась.

Наконец мы потушили костер, вернулись в кромешную тьму хижины и при слабом свете налобных фонариков расстелили спальные мешки на бревенчатых койках. Я застегнула мешок и зарылась поглубже, словно это могло защитить меня не только от холода.

Следующим утром, пока Джин готовила завтрак, я пошла умываться к изумрудному пруду. Проверила, нет ли следов гризли. У основания скалы, покрытой каскадом лакричных папоротников, оказалось пятно перегноя, из которого торчали изящные черные стебли адиантума – курчавого папоротника. Я плеснула водой в лицо. В выемках, заполненных гумусом, рос кочедыжник, а крошечные голокучники покрывали пригорки в тени деревьев. Все они, подобно дарвиновым вьюркам[27], нашли свою нишу.

Ощутив сильный запах гнили, я огляделась по сторонам. Деревья и кустарники были неподвижны, папоротники – безмятежны. Я решила, что это запах гниющего мяса, которое притащил сюда ночью гризли.

Я поспешила к хижине и крикнула:

– Джин! Давай выбираться отсюда!

Бледное солнце поднималось над вершинами на горизонте. Мы поспешно надели рюкзаки. На тропе рядом с прудом наткнулись на кость ноги оленя.

Мы помчались вниз по тропе, распевая во всю мощь легких. Через несколько минут мы были уже у сосен желтых – взвинченные, потому что на тонких стволах отсутствовали сучья, но даже если бы смогли вскарабкаться на них, морщинистая кора порезала бы нам ноги. Я отмечала возможные укрытия. Каждый изгиб тропы, каждый ручей на пути, каждая низкая ветка выглядели потенциальным путем к бегству. Спустя вечность, проведенную в сосняке, мы вернулись к просторам более высоких пихт Дугласа.

Из-за огромных сучьев и мягкого травянистого подлеска пихты казались дружественным и безопасным местом. Сухие леса из пихт Дугласа – отнюдь не излюбленная среда обитания гризли: в августе они предпочитают более высокие леса и альпийские луга, потому что там прохладнее и созревают ягоды. Я расслабилась, мы перешли на быстрый шаг.

Вниз, вниз, вниз, ощущая вес рюкзаков. Клейкая лента, которую я использовала для спешного ремонта правой лямки, перетерлась, и я возилась с ней, едва замечая машущие мне травы и цветы. Внезапно Джин закричала:

– Гризли!

В нескольких метрах, глядя прямо на нас, стояла медведица с двумя детенышами. Я потянулась за сигнальным устройством, но оно куда-то запропастилось.