Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Весной, после таяния снега, поры почвы были заполнены водой. Не имело значения, проросла ольха или нет: никакое количество ольшаников не могло снизить влажность после таяния двухметрового снежного покрова.

Однако к началу августа поры почвы высохли там, где ольха росла густо. Пышная листва ольхи так активно пропускала воду через открытые устьица, что израсходовала большую часть доступной влаги. Однако там, где мы полностью уничтожили ольху, поры почвы оставались полными воды в течение всего лета. Возможно, сторонники идеи «мешающих растений» были правы. Казалось, в середине лета ольха действительно оставляет минимум влаги саженцам сосны. И здесь возникает вопрос: растут ли сосны в отсутствие ольхи с той дикой скоростью, что ожидает правительство (в отличие от тех сосен, что живут среди ольшаника), и имеют ли они доступ к дополнительной воде и используют ли ее, когда она доступна?

Чтобы ответить на этот вопрос, требовалось измерить, сколько воды поглощают сосновые саженцы в середине лета. Я попросила отца помочь.

Мы выехали из города в полночь седьмого августа, когда, согласно полученным с сестрой показаниям нейтронного влагомера, почва под ольхой была наиболее сухой. До места эксперимента предстояло добираться два часа. Кроме отца, в кабину пикапа поместился и плотный обед, который собрала его новая жена Марлен. Пока мы ехали по шоссе, он налил кофе из термоса. Мы свернули на лесовозную дорогу; чем глубже в лес, тем плотнее становились кусты. Взгляд отца мрачнел. Он никогда не позволял своему детскому страху перед темнотой портить семейные приключения, включая недели, проведенные в плавучем доме на берегу озера Мейбл, где могло произойти все, что угодно. Я заверила его, что у меня есть яркие фонари, которые упростят задачу.

На краю леса нас ждал баллон с азотом под высоким давлением. Я объяснила, что для проверки, восстанавливаются ли саженцы после дневного дефицита влаги, газ нужно использовать ночью. Опираясь на полученные данные о высокой влажности почвы, я предполагала, что сосны на голом участке за ночь восстановятся лучше, чем те, что растут среди влагопоглощающей ольхи. Затем мы проверим саженцы в полдень, таким образом определив, насколько они страдают от дневной жары. Если они испытывают недостаток влаги и днем, и ночью, то я буду знать, какие сосенки столкнулись с трудностями и могут погибнуть до конца лета. Это могло бы объяснить, почему саженцы на голой земле начали расти быстрее, чем те, что соседствуют с ольхой.

Отец возился с резиновым налобным креплением фонаря размером с кулак. Я включила его на полную мощность, и папа тут же улыбнулся потоку света. Я зажгла свой и два ручных фонарика, а потом погасила фары грузовика. Мы посмотрели друг на друга. Налобные и ручные фонари не могли справиться с глубокой тьмой.

– Иди за мной, папа, – сказала я.

Он кивнул.

Нам следовало перекачать газ из баллона в цилиндр размером с термос, потому что большой резервуар был слишком тяжел, чтобы тащить его вверх по холму к месту эксперимента. Я показала отцу, как регулятор снижает давление газа, выходящего из баллона в трубку, соединяющую его с маленьким цилиндром. Без этого регулятора мы бы разнесли на мелкие кусочки и трубку, и маленький цилиндр, а может быть, и самих себя. Я скрывала нервозность, подпитываемую мыслями о возможной ошибке.

Мы набрали газ и пошли через чернильно-черный кустарник, держась так близко друг к другу, что соприкасались локтями. Отец нес устройство для отпугивания медведей и маленький баллон с азотом, а я девятикилограммовую измерительную камеру. С ее помощью мы должны определить давление воды в ксилеме – сосудистой ткани саженцев, которая транспортирует воду.

Посветив на ворота, я сказала:

– Забор делал Келли.

– Келли? – папа подергал за верхнюю проволоку, проверяя, насколько она натянута, затем провел указательным пальцем вдоль, словно по изысканной мебели. – Идеально.

Отец прикладывал все усилия, чтобы обеспечить Келли необходимым – возможно, компенсируя бедность собственного детства. Он купил ему лучшую хоккейную экипировку, посещал игры, записал его на силовое катание и поддерживал в матчах всех звезд, желая, чтобы он наслаждался игрой на льду, как множество канадских мальчишек.

Спотыкаясь, мы разместили измерительную станцию между участком с самым густым ольшаником и участком с голой землей. Накрыв куском фанеры старый пень, я разложила оборудование. Отец держался меня, как застежка-липучка. Тяжелый металлический чемодан, в котором находилась камера, выглядел так, словно в нем хранилась бомба времен холодной войны. Внутри лежали камера, циферблат и ручки – казалось, устройство предназначалось для распознавания лжи или казни шпиона на электрическом стуле.

– У твоего деда было что-то подобное, – присвистнув, сказал отец.