Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Мемуары его интересны прежде всего тем, что был он другом великого белорусского писателя Василя Быкова и оба вместе они дружили с еще одним белорусским писателем-фронтовиком Алексеем Карпюком, который был и моим другом. Втроем они составляли в Гродно кружок свободомыслящих, который вызывал подозрительность и злобу советских властей. Опубликованы фрагменты письма 1969 года руководителя КГБ Ю. Андропова в ЦК КПСС, где говорится о подготовке мероприятий по обезврежению этих лиц. Названы все трое, в том числе «отъявленный антисоветчик и сионист» Б. Клейн (сионизм ему приписали за то, что он отказался написать заказную статью, в которой бы сионизм приравнивался к фашизму).

По-видимому, власти никак не могли взять в толк, как это писатели крестьянского происхождения, «коренной национальности», фронтовики, члены партии сомневаются в верности партийной линии, описывают войну не так, как это велит партия. Не иначе как чуждое влияние. Подозревали, что за этим стоит мой брат, тогда доцент, – мол, еврей, идеолог антипартийной группы. Это совершенно не соответствовало действительности. Духовным лидером кружка был, несомненно, Василь Быков, брат был значительно младше обоих друзей и не обладал ни таким жизненным опытом, ни таким авторитетом.

При этом Василя Быкова, учитывая его мировую славу, старались не записывать прямо во враги и не бить откровенно (только один раз подослали кулачных бойцов, побили обоих – Быкова и брата), хотя в печати критика была заушательской. Но на Карпюка и моего брата обрушились более серьезные кары. Карпюка, тяжело раненного под Берлином, обвинили в том, что во время войны он был немецким шпионом, а брата, естественно, в сионизме и других грехах (высказывался против ввода войск в Чехословакию, называл политбюро маразматическими старцами – это-то было). Обоих исключили из партии, уволили с работы, перестали печатать, с брата сняли степень и звание. Брату предоставили работу на овощебазе, потом на химкомбинате, Карпюку – никакой. Многие годы спустя их скрепя сердце восстановили в партии, на работе, но режим то давал слабину, то крепчал.

Кончилось все смертью намучившегося Карпюка от рака и эмиграцией двоих других друзей – сначала брата, потом Быкова. Вот долгая история этих событий и составляет стержень мемуаров моего брата (в воспоминаниях Быкова тоже есть теплые строки о моем брате).

Однако в злоключениях моего брата была и еще одна составляющая. Даже когда нашлись во власти люди, пожелавшие не то чтобы помиловать, но смягчить кары (вместо кнута применить пряник), они натолкнулись на сопротивление местной партийной и ученой среды. Те не хотели восстанавливать Клейна. Они очень надеялись, что Клейн сгинет, исчезнет. Тут и уместна цитата, с которой я начал эту заметку. Дело в том, что глубинной причиной гонений на Клейна была даже не политика, а его отказ участвовать в изготовлении диссертаций для партийной верхушки. И беда была еще в том, что, показав свое отвращение к этой практике, он все знал – кто и за кого писал, что за это получил (деньги, квартиру вне очереди, кафедру). А так как образование у него было не историческое, а юридическое, то мог бы все доказать без затруднений. Если, конечно, нашелся бы суд, который бы принял это дело к рассмотрению.

Одно дело с липовым докторским и профессорским дипломом (оно упоминается в книге) все-таки достигло суда. Ну не могло не достичь. Был в Гродненском мединституте заведующий кафедрой хирургии. Читал лекции студентам, делал операции, коллеги учились у мэтра, как резать животы. Как вдруг случайно обнаружилось, что нет у него не только докторского и профессорского диплома, но и медицинского образования вообще! Просто он прислуживал врачу во время войны и запомнил, где и как тот режет. Как же никто этого не заметил?! Более того, как получилось, что смертность от его операций была такая же, как у других хирургов?! Либо заведующий оказался природным гением, либо медики вокруг него получили свои дипломы и защищали свои диссертации… как бы это сказать, тоже не совсем своими силами.

Помню, мать (она была классным хирургом) показывала мне направление на рентген, подписанное врачом (с Кавказа) и удостоверенное личной печатью, с таким текстом: «Направляется больной такой-то на еренеген для просветления всех органов тела». Медику легче убедить всех в непрофессиональности подобных направлений или рецептов, а каково гуманитарию? Да еще если с грамматикой будет все в порядке? Да еще если диссертация и в самом деле будет написана настоящим специалистом, только не тем, который получает за нее диплом? Сейчас все судачат о необходимости проверить в вузах тех поступивших, которые поучили 100-балльные аттестаты на ЕГЭ в Дагестане. А как бы проверить тех докторов, которые защитили диссертации, не умея двух слов связать? В Дагестане и Петербурге, в Новосибирске и Москве.