Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Та косная сила, против которой выступал мой брат и которая ему мстила за свои страхи, за моменты дрожи в поджилках, никуда не исчезла. Даже, пожалуй, расцвела еще больше – не только в Белоруссии, но и в России. Раньше ее называли «продажность», сейчас более элегантно – «коррупция». Ее составляющие – деньги и власть, с одной стороны, нищета – с другой, аморальность – с обеих.

Брата не только всячески давили, но и не выпускали из области. Предупредили, что, куда бы он ни поехал, за ним пойдет уведомление: не брать ни на какую работу! Когда уволенный отовсюду, брат, учитывая, что его знания не используются, спросил у первого секретаря обкома: зачем я вам здесь? я же вам не нужен. Секретарь на это возразил:

– Нет, вы нужны. Вы будете маячить на гродненских улицах, как тень. Чтобы все видели, какая судьба ожидает того, кто пойдет против нас.

В книге названы все фамилии, имена и отчества властителей разного ранга и толка, должности и последующая судьба.

Если бы я был рецензентом, я бы отметил и недостатки книги: нет библиографических ссылок, нет указателей, а они в такой книге нужны, стоило бы разбить текст на эпизоды со своими названиями. От себя я бы добавил, что, несмотря на все бедствия автора, мне кажется необоснованным угрюмое настроение мемуаров. «Меня не сумели уничтожить, но жизнь поломали». Жизнь ломали многим. Но как раз автору мемуаров повезло больше других. Он вернул себе профессорское звание, публикует книги, сыновья живы и успешны, живет более благополучно, чем большинство коллег, разъезжает на старости лет по всему миру.

Ну не были мы такими уж чистыми трагическими героями. И истовыми борцами с режимом в сущности не были. Брат вступил в партию – частью ради карьеры, частью чтобы усилить в партии либеральное крыло (таких наивных было немало). Я в диссидентских акциях регулярно не участвовал. Мы просто старались вести себя порядочно и в науке быть честными и объективными, и этого было вполне достаточно, чтобы прослыть диссидентами (этого и сейчас с лихвой хватит для раздражения всяческого начальства).

Мы с ним во многом схожи: оба профессора, оба гуманитарии, оба авторы многих книг, обоих в разное время лишали ученых степеней и званий, обоих через много лет восстановили – он добился через ВАК, мне пришлось защищаться «по новой». Меня ломали еще больше, чем его, – побывал в тюрьме и лагере, безработным ходил десять лет, но я не считаю, что мне сломали жизнь. В жизни было много юмора, веселья и успехов, много общения с замечательными людьми. Удалось до старости сохранить работоспособность и здравый рассудок. Я понимаю, что жизнь подходит к концу (это, конечно, очень скверно), но полагаю, что жизнь удалась.

В чем причина различного настроения? Наверное, различны характеры, у меня – более общительный и оптимистичный, у него – более мрачный и желчный. Возможно, сказывается художественная установка его книги: уж если сводить счеты с режимом (и в самом деле отвратительным), то сосредоточенно. Но мне кажется, что очень многое определено местом последних лет его творчества. Брат (прежде всего ради детей и следом за ними) эмигрировал, я – нет. Молодые быстро находят себя в новой среде (если, конечно, подготовлены к этому: знание языков, толерантность, отличное владение специальностью, готовность трудиться). Старикам, как бы они ни были готовы к жизни за рубежом и благоустроены на новом месте, по-настоящему себя там уже не найти. Переселившись полностью и отрезав все пути возвращения, они живут прошлым, живут интересами своей старой родины, и чем более активны они были на родине, тем грустнее им на новом месте.

Как бы мне ни было трудно на родине (несть пророка в своем отечестве), как бы много ни значило признание за рубежом, гораздо важнее были те связи с друзьями и учениками, та вписанность в культуру, то понимание всех возможностей, которые даются только долгой жизнью в своей стране. Я бы не смог сделать и опубликовать в эмиграции те несколько десятков книг, которые у меня вышли в последние десятилетия жизни здесь. И я не встретил бы того понимания и той солидарности, которые скрашивают здесь материальную убогость нашего повседневного существования и всевластие чиновничества. А то и другое все еще чреваты настойчивыми пожеланиями написать диссертацию «для хорошего человека».

Тут я вполне солидарен с братом: не писал и не напишу. Не хочу давать путевку в науку неучам, направляющим больных на «еренген» и находящих славянскую «руницу» в палеолите.

№ 20 (39), 13 октября 2009

6. Диссертации без обмана. Переписка с мастером

Дорогой Лев Самойлович!