Муссолини и его время

Условия в таких поселениях не были чересчур суровыми. Говоря о политических узниках режима, не стоит все же проводить в данном случае аналогии с советской «исправительно-трудовой» системой, известной под аббревиатурой ГУЛаг, и уж тем более – с нацистскими «фабриками смерти». Фактически, речь шла о небольших поселках – без вышек с пулеметами, колючей проволоки и прочей лагерной атрибутики. Изоляция сама по себе была не наказанием, а средством – так считалось в Италии. Пользоваться же рабским трудом в качестве «воспитательной» меры или, тем более, источника государственного дохода – до этого не додумался даже такой поклонник античности, как Муссолини.

Ссыльные итальянцы получали государственное пособие и имели доступ к прессе, могли переписываться с родственниками, а некоторых даже отпускали под честное слово на несколько дней домой, к своим семьям. Иногда это приводило к тому, что итальянская политическая эмиграция, сосредоточенная в основном во Франции, увеличивалась сразу на несколько человек.

Не стоит, конечно, бросаться в другую крайность и недооценивать суровость фашистской системы подавления инакомыслия. Жизнь на островах была достаточно сложной – многое зависело от конкретного фашистского руководителя, осуществлявшего контроль над ссыльными. От сумевших сбежать за границу доходили сведения о мрачных порядках, царящих на этих островах: охранники были грубы с осужденными, подчас избивали их. И все же воспоминания переживших ГУЛаг, где среди заключенных тоже были и коммунисты, и анархисты, и социалисты, свидетельствуют о бесконечно более суровых условиях, в сравнении с жизнью узников фашизма.

С момента начала работы специального трибунала в 1926 году и до 1943 года в нем были рассмотрены уголовные дела в отношении 5619 итальянцев, из которых 4596 были осуждены. Подсчитано, что консулы трибунала вынесли обвинительных заключений общим сроком на 27 752 года, 5 месяцев и 19 дней (кроме того, трех человек обрекли на пожизненное отбывание наказания). Не всех судили исключительно по «политическим» статьям – так, 146 человек получили сроки по обвинениям в убийствах, грабежах и насилии уже во время войны.

К смертной казни было приговорено «всего» 44 человека, в отношении десяти из которых приговор по разным причинам так и не был приведен в исполнение. При этом, как правило, на смерть осуждали только тех, кто боролся с фашистским режимом с оружием в руках. Между 1926 и 1939 годами непосредственно по политическим обвинениям расстреляли 9 человек.

Если большая часть из пяти тысяч осужденных получила наказание в виде 5-летней ссылки, то другим противникам режима фашистские трибуналы отмеряли срок недрогнувшей рукой – этих людей на долгие годы обрекали на существование в мрачных стенах тюрем, построенных задолго до прихода фашистов к власти.

Но все же Италию тех лет было бы преувеличением назвать сплошной тюрьмой – новый режим не был похож ни на «новый немецкий порядок», наделявший любое безумие чертами бесстрастной статистики, не обладал он и советской «масштабностью», позволявшей не считаться с миллионными жертвами. Да и сам Муссолини не стремился превратить свою страну в пыточный застенок. Намного важнее для него было добиться такой атмосферы в обществе, чтобы любая «антиправительственная деятельность» становилась уделом одиночек.

На несколько тысяч арестованных приходилось почти такое же число убитых во время бурных событий начала 20-х; десятки тысяч избитых, сотни тысяч запуганных и миллионы лояльных, довольных воцарившейся стабильностью и неуклонно демонстрируемым величием Италии на международной арене, – о чем они ежедневно узнавали из газет, по радио и в кинотеатрах.

Однако не следует при этом забывать, что речь идет о периоде «преуспевающего фашизма», фашизма до 1943 года. Почувствовав угрозу своему существованию, режим уже не будет столь осторожным в применении насилия.

Главный карательный инструмент фашизма – «Орган надзора за антигосударственными проявлениями» и обычную полицию с середины 20-х и до 1940 года бессменно возглавлял Артуро Боккини. Юрист по образованию, он вышел из среды чиновников, поддержавших фашистское движение из чувства неприятия агрессивной тактики левых в начале 20-х годов. И без того успешная карьера префекта взлетела на головокружительную высоту после того, как в возрасте 46 лет его назначили начальником полиции, доверив через год и «политический сектор».