Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

В последний раз их общение свелось к обмену отчаянными взглядами, когда его арестовывали перед Музеем Вагнера полгода тому назад. И теперь он грезит о ней наяву; он рисует в своем воображении, как ямочки играют у нее на щеках, когда она улыбается, сидя вместе с ним в маленьком ресторане в средневековой деревеньке Руффах, где они иногда кутили после удачного ночного свидания. Они всегда заказывали классический эльзасский тарт фламбе. Если он сумеет оживить былую страсть, уверен он, то вернет себе и умственное здоровье. Мысль об Анне-Катрин пробуждает в нем желание жить.

Правоохранительные органы запретили ему всякие контакты с Анной-Катрин, даже письма, с тех пор как он признался в похищении всего, что обнаружили в канале, – подобное общение, считает полиция, повредит расследованию, – однако Брайтвизер верит, что какое-нибудь из его посланий как-нибудь проскользнет. Он пишет ей часто, умоляет о прощении и рассказывает о своей любви. Как только он выйдет из тюрьмы, пишет он, он найдет нормальную работу, устроится продавцом.

Потом они купят собственное жилье, заведут детей и будут жить долго и счастливо. К тому времени, когда ему исполняется тридцать один, в октябре 2002 года, он успевает отправить ей двадцать писем. Он не знает, дошли ли они, знает только, что ни разу не получал ответа.

Позже, в приступе отчаяния, он умудряется раздобыть в тюрьме контрабандный сотовый телефон и набирает по памяти номер ее больницы. Его переключают на ее отделение, и он просит дежурную медсестру позвать Анну-Катрин. Он слышит, как выкрикивают ее имя, и сердце его начинает биться чаще. Однако дежурная медсестра возвращается к трубке и спрашивает, кто звонит.

– Один друг из Швейцарии, – отвечает Брайтвизер. Он слышит перешептывания на заднем плане.

– Анна-Катрин не хочет с вами разговаривать, – произносит дежурная и кладет трубку.

Депрессия поглощает его снова. Его мать в тюрьме, ей запрещено общение с ним. Ему разрешены посетители, если их кандидатуры одобрены властями, однако его бабушка с дедушкой слишком старые, чтобы водить машину. Друзей у него нет. В итоге коллекция из мансарды просто-напросто уничтожила его…

Из близких ему неожиданно приходит на помощь отец. В камеру приносят письмо, и почерк на конверте, несмотря на все прошедшие годы, узнается безошибочно. Когда он распечатывает конверт, его захлестывает потоком разрозненных воспоминаний, говорит Брайтвизер, вот он в ярости отдирает антенну от отцовского «мерседеса» в разгар ссоры; вот несется на водных лыжах по Женевскому озеру за катером, которым правит отец. Это письмо нарушает восьмилетнее молчание, за это время отец успел заново жениться. Брайтвизер никогда не встречался с мачехой или сводной сестрой, а его отец не знал, что сын сидит в тюрьме. Но потом Роланд Брайтвизер увидел по телевизору новости и схватился за перо.

«Я обращаюсь к тебе, – пишет отец, от всей души готовый поддержать сына. – Возьми мою руку. Я здесь, чтобы тебе помочь. Отринь свою гордость и ненависть». Подписано письмо: «Твой отец».

Брайтвизер тает, он немедленно пишет ответ, размахнувшись на целых четыре страницы. Вскоре после того отец приезжает в тюрьму, прихватив с собой утешительный пакет с сыром и салями. Мужчины с одинаковыми ясными голубыми глазами и худощавым телосложением договариваются начать все заново. Отец теперь приезжает к нему каждое четное воскресенье, часто начиная свой визит с крепких объятий, и проводит в разговорах с сыном по три часа – максимум, разрешенный тюрьмой. Цифра в два миллиарда, признает его отец, чрезвычайно впечатляет. Полицейский из французского отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства, выступавший в выпуске новостей, заявил, что преступления Брайтвизера будут внесены навечно «в анналы истории искусств».

В одно из воскресений отец приезжает с женой и ее дочкой, и в тюремной комнате для свиданий Брайтвизер знакомится с разросшейся семьей. Брайтвизер утверждает, что искренне полюбил их. И хотя собственные родители Роланда Брайтвизера уже умерли, он привозит обожаемых его сыном дедушку и бабушку с материнской стороны. Его бабушка с дедушкой, всегда готовые поддержать внука, прощают ему все преступления. «Музеи не должны были оставлять эти вещи валяться без охраны», – утешает его бабушка.

Вдохновленный этими визитами, больше не нуждающийся в строгом надзоре из-за склонности к суициду, Брайтвизер пытается понемногу адаптироваться к ритмам тюремной жизни. Он получает работу – собирает слуховые аппараты; он проезжает сотни миль на велотренажере. От товарищей по несчастью он узнает тонкости искусства отмывания денег. Он даже находит свое призвание в иерархии тюремного мира: Брайтвизера не интересуют циркулирующие по тюрьме контрабандные наркотики, потому он становится «штатным уринатором», как он это называет. Он обеспечивает чистыми анализами тех сидельцев, которым необходимо пройти тест на наркотики, и получает стандартную плату в виде банки кока-колы.