Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

Она щелкает зажигалкой и поджигает сложенную кучу. Возможно, она предварительно плеснула бензина; впрочем, в этом, скорее всего, не было необходимости. Старинная древесина изначально была сухой, а масляные краски горючие. Брайтвизер рисует в своем воображении, как быстро вспыхивает пламя, как оно шипит и потрескивает, и масляные краски начинают пузыриться. Огонь разгорается жарче, краски текут, словно тушь с ресниц, струятся по рамам картин, скатываются огненными бусинами на землю. Уже скоро вся гора объята пламенем, его языки жадно лижут картины, огромный костер пылает, картины обугливаются, пока не остается ничего, кроме золы.

32

В швейцарской тюрьме, где сидит Брайтвизер, по телевизору показывают новости. В середине мая 2002 года, сразу после допроса полицией его матери, когда она признается, что уничтожила картины, вся история просачивается в прессу. Для журналистов это просто как валерьянка для котов – беспрецедентный воровской марафон и кровавая расправа над искусством в исполнении банды, состоящей из матери, сына и подружки сына, – средства массовой информации жадно набрасываются на тему.

Предыдущие два месяца Брайтвизер знал о судьбе картин только то, что мог додумать после сказанной матерью шепотом таинственной фразы: «Нет никаких картин, и никогда не было», – и вот теперь он узнает всю историю из теленовостей, заодно с остальными подробностями. Его мать о многих своих поступках говорила во время допроса невнятно. «Я многое не могу вспомнит», – утверждает она. Она признает: картины были уничтожены, но не уточняет, что сожгла их; об этом Брайтвизер узнает спустя еще три года. Некоторые средства массовой информации фантазируют вовсю, пытаясь заполнить пробелы в истории. И шире всего распространяется версия, что его мать запихнула всю живопись в измельчитель в раковине на кухне. Брайтвизер с трудом представляет, чтобы хоть одну картину на дереве можно было бы вот так уничтожить, не говоря уже о шестидесяти. Кроме того, в кухонной раковине его матери не установлен измельчитель.

Одна эльзасская газета, «L’Alsace», сообщает, что общая стоимость его трофеев составляет примерно миллиард долларов США. Би-би-си в Англии поднимает сумму до одного миллиарда четырехсот миллионов. «Нью-Йорк таймс» дает оценку между 1,4 и 1,9 миллиарда. Многотиражная газета Эльзаса «Les Dernières Nouvelles», утверждает, что украденное стоит более двух миллиардов. Музейные экспонаты, большинство из которых невозможно продать на легальном рынке, трудно верно оценить.

Брайтвизер всегда сильно недооценивал стоимость своей коллекции – так на него меньше давила ответственность за обладание ею, поясняет он. Ему казалось, что общая стоимость всего не превышает тридцати миллионов долларов, хотя он мог сообразить, ведь он столько читал по теме. Он опасается, что теперь ему придется возмещать два миллиарда долларов – а это едва ли возможно даже за пятьдесят жизней. У него снова никогда не будет денег. Сидя в тюрьме, он отвечает отказом на все просьбы об интервью; впрочем, правоохранительные органы и без того не допустили бы их. Брайтвизер не произносит на публике ни слова.

В новостях по телевизору сообщают, что его мать тоже арестована. Анна-Катрин на свободе, хотя угроза нависла и над ней. Во время всех допросов Анна-Катрин отрицала всякое свое участие в кражах или уничтожении шедевров. И вот теперь его мать – медсестра из детской больницы, прихожанка местной церкви, уважаемая гражданка, невиновная в кражах, – оказывается под замком. У него в голове «короткое замыкание», признается он. Его гложет огромная тоска. Брайтвизер распускает катушку зубной нити у себя в камере и плетет из нее веревочку, затем делает петлю и привязывает ее к крюку для лампы. Он не уверен, что зубная нить окажется достаточно прочной, но шанса проверить ему не выпадает. В камеру врывается охранник, заметивший, чем он занимается.

– Я больше не могу, – заявляет он полицейскому. Брайтвизера тут же причисляют к заключенным, склонным к суициду, и прописывают антидепрессанты.

Брайтвизер рассказывает, как сквозь прутья решетки на окне он наблюдает за огнями светофора на улице внизу, отдаваясь медленному ритму сменяющих друг друга зеленого, желтого, красного. К нему заходит обеспокоенный фон дер Мюлль, он приносит аукционные каталоги, и Брайтвизер ценит его доброту, хотя ему и невыносимо открывать каталоги. Он три дня кряду смотрит на светофор, прежде чем начинает успокаиваться, и тогда он приходит к выводу, что у него остался один, последний светоч в жизни. Коллекции у него больше нет, зато есть Анна-Катрин.