Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

– Хватит уже третировать мою маму, – выкрикивает он. – Она ничего не понимает в искусстве. Она понятия не имела, что я ворую. – Брайтвизера больно укололи его слова о ненависти к нему, однако это никак не меняет его чувства к ней. – Моя мать посвятила мне всю свою жизнь, – заявляет он, прежде чем судья требует, чтобы он сел на место и умолк.

Адвокат Штенгель вообще избегает всяких упоминаний об искусстве, напирая на то, что она уважаемая женщина, которая работала в больнице, ухаживала за детьми, одна заботилась о своем непутевом сыне. Тюремное заключение для Штенгель, говорит адвокат, будет бессмысленной жестокостью. Она и без того пострадала, став жертвой своего сына. Штенгель закрывает лицо руками и рыдает.

Нарисованная ее адвокатом картина, по-видимому, заставляет всех смягчиться. Хотя Штенгель признают виновной в укрывании краденого и уничтожении общественной собственности – потенциально три года в тюрьме и выплата значительных штрафов, – она проводит в заключении менее четырех месяцев. На следующие восемь месяцев она отправляется под домашний арест, который отбывает в доме родителей, с электронным браслетом на ноге и обязательством каждый понедельник отмечаться в отделении полиции.

Анну-Катрин, в длинной черной юбке, вызывают давать показания после его матери, и она удваивает усилия по полному отрицанию всего. Она заявляет кротким голоском, какого Брайтвизер никогда не слышал у нее раньше, что не замечала никаких работ эпохи Возрождения в мансарде. Она не сопровождала его ни в каких поездках. Никогда не видела у него в машине никаких произведений искусства. Да они вообще едва встречались, говорит она. Они были скорее просто знакомые.

– Он меня пугал, – утверждает Анна-Катрин. Каждый проведенный с ним день она ощущала себя заложницей. – Он мучил меня.

Больше Брайтвизер вынести не в силах. Перебивая ее, он начинает говорить об их совместном отпуске в Доминиканской Республике, незадолго до его ареста, когда он подарил ей кольцо от Картье. Он не делал официального предложения, но считал, что они помолвлены. Он собирался провести с ней остаток своей жизни. Однако вот тут, в переноске, в зале суда лежит, замечает Брайтвизер, ее ребенок не от него.

– Это не я завел ребенка у тебя за спиной, – шипит он.

– Да с чего бы мне вообще рожать от такого чудовища, как ты? – огрызается она, и судья призывает к порядку.

Брайтвизер понимает, что Анна-Катрин, возможно впервые, здесь, в суде, высказала пронзительную правду. Она считает его чудовищным. Он думает: а вдруг она права и он не заслуживает милосердия; но она, наверное, заслуживает. Его гнев испаряется, и он продолжает подтверждать версию Анны-Катрин, что она не играла никакой роли в его преступлениях.

Французский прокурор без обиняков разоблачает одну ложь Анны-Катрин за другой.

– Я просто ошеломлен ее лжесвидетельством, – говорит прокурор. – Она каталась вместе с ним по Европе. Она жила с ним. Она без колебаний соглашалась стоять на страже и играла самую активную роль в этих преступлениях, помогала ему, давала ему советы и прятала украденное в своей сумке. – Многочисленные свидетели сообщали, что видели пару, подчеркивает прокурор. Их даже арестовывали вдвоем при попытке украсть картину. И все же, частично благодаря помощи Брайтвизера, Анну-Катрин не обвиняют в кражах или уничтожении собственности – только в укрывании краденого. Прокурор требует от суда приговорить ее к двум полным годам заключения.

Адвокат Анны-Катрин, Эрик Браун, начинает речь в защиту с признания того, что прокурор прав. Браун допускает, что Анна-Катрин, возможно, была не вполне точна в своих показаниях. Только это вполне ожидаемо от человека, которого запугивают и подвергают побоям.

– Она была во власти этого молодого человека, – говорит Браун. – Ее воля подавлялась. Она страдала. Она жила в страхе. Теперь же у нее маленький ребенок. Неужели вы хотите правда отправить ее в тюрьму?

И благодаря умелой защите адвоката Анна-Катрин выпархивает на свободу. Она проводит в тюрьме ровно одну ночь. Брауну даже удается добиться того, что с нее снимается судимость, словно и не было тех десяти лет, которые она провела с Брайтвизером. И это позволяет Анне-Катрин, в отличие от Штенгель, вернуться на работу в больницу, что она и делает, хотя ее зарплата уходит в основном на уплату штрафов. И все же ей удается купить двухкомнатную квартиру и найти детский сад, поскольку отец ее ребенка больше с ней не живет.