Мысли

Снег замирает и летит вверх – все выше и выше, кружась в ночном свете. Кажется, в это мгновение время остановилось и сделало шаг – не назад, но в сторону – на какой-то новый, еще неведомый мне путь, и вот уже совсем скоро оно пойдет по нему, а за ним – все мы, переполняемые предчувствиями. Куда-то – неизвестно куда, но туда, где хорошо, туда, где светло, туда, где нас уже ждут и, торопясь, готовятся к нашему появлению.

А сейчас снег летит вверх – странная иллюстрация к моему ощущению, что все, наконец, встало на свои места, но идеальная – к осознанию того, что жизнь необыкновенна, что мы так мало знаем ее, что она совсем не такая, какой мы привыкли ее видеть, что мы должны доверять своим чувствам больше, чем разуму, больше, чем логике, больше, чем привычкам. Снег летит вверх, замирает, падает вниз и вновь поднимается куда-то высоко – высоко, в неизвестность, в темнеющее ночное небо, окончательно теряя свою реальность, растворяясь в этом неземном свете.

Человечность

Человек – всего лишь человек. Словно что-то недосказанное есть в каждой человеческой жизни. Недожитое, недочувствованное, недоиспытанное – во всем человеческом: в нашей любви, в наших днях и годах, в наших отношениях, наших мечтах, нашем существовании.

Это и есть важнейший признак человеческого рода. И если ты чувствуешь, что что-то недополучил, недолюбил в этой жизни – значит, все хорошо, все правильно, значит, все так, как и должно быть, значит, человеческая кровь бьется и течет по твоему телу, согревая его. И она тоже ищет свой путь, свою свободу от этой человеческой ограниченности.

Мы хотели от жизни большего, хотели больше и от любви, и от себя. Но приходим к смирению, осознавая истинную человеческую суть. Мы слабы и трусливы, чтобы чувствовать полностью, чтобы любить полностью, чтобы жить полностью – хотя бы один день.

Этот день обычно называют "последним днем" – прожить "как последний день", но что достается нам вместе с ним на самом деле? Только сожаление и отчаяние от того, что так много недополучили от всех предыдущих дней, оттого, что столько всего спрятано, оставлено, не найдено, пропущено нами в их череде – оно и сейчас, это так очевидно, находится там, но нам уже никогда туда не вернуться. Можем только смиренно сожалеть об этой нашей человеческой сущности.

Но если бы нам сейчас была дана возможность еще раз прожить день – не этот, уже не способный ничего изменить для нас, последний, а другой, гораздо более ранний – день, когда еще не было сожаления, не было груза нашей человечности, когда еще не было недосказанного, недочувствованного. Если бы это произошло, если бы мы были полны силы, сознания и воли, что бы мы постарались сделать с ним? Не почувствовать ли его весь, не прожить ли его полностью, не любить ли, не мечтать ли, не сделать ли его совершенным – началом будущего, позволяющим нам и в следующий день вступить без сожаления?

Но мы сейчас в середине жизни и погрязли в собственной человеческой сущности, в этих полупустых днях, заполненных лишь отражениями наших ошибок и наших упущений. Наша человечность берет свое начало в этой несовершенности, она рождается и вырастает на ней, и при этом все-таки пытается стать чем-то чистым и ярким, прекрасным и иллюзорным – или уже ничего не пытается, старается просто удержаться на ней, словно пустоцвет на раскачиваемом сильным ветром судьбы дереве.

Субботнее утро

Затянувшееся субботнее утро все не хочет уходить.

Остается рядом со мной, всматривается испуганно в зимнюю предвечернюю тьму, зияющую за занавешенным окном, боясь, что кто-то сейчас увидит нас вместе, увидит, что оно нарушило все правила и законы, что оно прячется здесь – у меня, что оно осталось здесь.

Оно не притрагивается к успевшему давно остыть чаю, приготовленному для него, оно больше не говорит мне, молчит. Уже прозвучавшие слова – словно падающий снег, постепенно тают в тепле этой комнаты, растворяются в ее тишине, как и звон не снятого телефона, как и все, что было до этого дня и, наверное, когда-нибудь будет после.

Оно чувствует вину

За то, что остановило мою жизнь,

За то, что оборвало привычно быстрый бег моих минут и часов,

За то, что разрушило день или даже неделю, так старательно стремившуюся к своему завершению, чтобы передать эстафету моей жизни дальше.

Следы этих разрушений повсюду в обиженной моим сегодняшним невниманием к себе квартире.

Но не остановилась, нет, моя жизнь – остановился я, и я благодарен за это, я никогда не чувствовал столько жизни в себе – странная смесь лености и творчества, духовности и легкого голода, утра и вечера, света и тьмы.