На Алтае. Записки городского головы

Покончив пока с этнографией, я попробую возвратиться к весне, к тому времени, когда, пропустив полую воду через заводскую плотину, исправив все шлюзы и вычистив заводской пруд, крепко запрут все вешняки шлюза и тем прекратят течение речки Малый Сузун. Мы, то есть рыбак Широков и я, всегда с нетерпением ждали этот день, первый после закрытия, и в тот же вечер, лишь только стемнеет, отправлялись на особого рода рыбалку.

Дело в том, что во время весеннего спуска воды из плотины, ниже главного шлюза, в так называемом бучиле, о котором я упомянул выше, всегда образуется от сильного боя воды большая и глубокая яма, в которой остается крупная рыба.

Так как запор ставней (вешняков) и засыпка их с воды назьмом всегда происходит в один день, то мы, тотчас по прекращении течения воды в бучило, разбирали находящиеся ниже его камни и делали в них канаву, которую вверху, под самым бучилом, плотно закладывали теми же камешками и глиной, чтоб до нужного времени не сбегала по ней вода из образовавшегося под бучилом стоячего озерка или омута. Вследствие этого вся рыба, находящаяся в этом садке, не могла выйти в реку, а между тем она, после такого боя и шума воды, вдруг, очутившись в тихом омуте, всегда рвалась на свободу.

И вот, лишь только проходил вечер и наступала тишина, мы тотчас осторожно разбирали глиняную забойку и опускали воду из омута в канаву. Она тихо сбегала по ней и открывала свободный путь в речку, но тут-то и была наша рыбалка.

Обыкновенно случалось так, что лишь только начинала сбегать вода, как рыба поднималась кверху и искала этот спасительный выход. Вот в это-то время и надо было сидеть как можно тише и не курить, чтоб не было видно огня. Все крупные окуни, найдя выход в канаву, сначала прятались и ждали, когда совсем стемнеет и наступит ночь. Но лишь только наступало это время и мрак окутывал бучило и как бы прятал нас, крупные окуни снова являлись к канаве и все еще не решались спуститься в нее. Они точно высматривали, нет ли какой-нибудь опасности и как бы пробовали выход. В это время зевать не следовало и тотчас надо было как можно тише ставить небольшой круглый сачок в воду протока.

И вот какой-нибудь смельчак или избранник из больших окуней вдруг быстро повертывался на бок и спускался в канаву. Он тихо поплескивал хвостом, и его бойко несло течением прямо в подставленный сак. Большей частию случалось так, что за первым смельчаком следовали по канавке и другие окуни, поэтому надо было иметь в запасе другой сачок, чтоб не пропустить добычи или как можно скорее вынимать попавшую.

В хороший ход эта рыбалка крайне интересна и заманчива, как-то невольно возбуждает нервы и своей таинственностью производит особое впечатление. Тут для истого рыбака дороги те минуты, когда крупная рыба начнет подходить к канавке, хмурит поверхность воды и затем, повернувшись набок, сбелеет в ночной темноте брюшком, а потом довольно быстро понесется по канавке. Но лучший момент все-таки тот, когда крупный окунь первый раз повернется и мелькнет брюшком в вершине протока. Момент этот напоминал мне те счастливые секунды, когда, бывало, при карауле диких коз на «солянках» в Восточной Сибири первый раз мелькнет козуля своим беловатым задком во мраке ночи и точно скажет, что вот она, тут, в нескольких шагах от притаившегося охотника!.. Ну какие же минуты обыденной жизни могут сравниться с этим приятным ощущением?.. С подобным моментом может еще посоперничать, мне кажется, только один — это момент появления в сумраке ночи знакомого силуэта поджидаемой втайне подруги, которая, решившись на свидание, боится не только встречи, но и собственной поступи, пугается своей движущейся тени!..

Как-то летом ехал я в тарантасе с тем же Широковым по Барнаульскому тракту и вот, неподалеку от поскотины, мы увидали перебегающий дорогу выводок белых куропаток. Я тотчас выдернул из чехла всегда готовое на всякий случай ружье и успел еще на ходу экипажа выстрелить в то время, когда все молодые бежали гуськом за маткой по мелкой траве придорожья. Мне посчастливилось убить двух, остальные поднялись и улетели за опушку леса. Собаки со мной не было и разыскивать перелетевших и попрятавшихся куропаток не представлялось возможным, а потому мы, довольные и тем, что попало случайно, поехали дальше. Но, подкатив к запертой поскотине, мы остановились, и ямщик крикнул сторожа, который лежал в плохо сделанном балагане из молодых березок.

— Эй, дедушка! Отвори-ка ворота!

Но отзыва не последовало, и только небольшой огонек курился и потрескивал в самом помещении. Ямщик повторил крик, но с тем же успехом.

— Ну и старик, язви его, пархатого! Ругаться — так его дело! — сказал он и сплюнул в сторону.

— Эй, дедко! Ведь ты сгоришь! — закричал уже Широков.

— А ты сдуришь! — отозвался сердито старик из балагана и все-таки не вылез отворить ворота.

В это время я увидал, что огонек вдруг выскочил сбоку шалаша по какой-то былинке и тотчас «поймался» за сухие веточки березы.

— Он и в самом деле сгорит, — сказал я поспешно, — смотрите, огонь уж схватился за крышу!