На Алтае. Записки городского головы

Тут считаю не лишним заметить, что первая холера в Сибири была в 1849 году, и потом она повторилась по пересыльным тюрьмам в 1870-х годах, то есть уже в то время, когда Томск был связан с Тюменью пароходным сообщением. С этого же времени и с открытия переселения в Сибирь новоселов из России, тут появились и такие болезни, каких прежде не было вовсе, например, дифтерит. Когда переселенцы передвигались понемногу и шли сухим путем, то смертность в их среде была ничтожна и болезни не имели эпидемического характера. Но с открытием железной дороги и пароходной транспортировки эпидемии в среде переселяющихся были уже не редкостью и сделались почти обычным явлением. Причиною этого грустного факта можно считать скученность людей на пароходах и баржах, где они помещались нередко втрое больше того, чем следовало поместить на этих судах. Поэтому обо всем, что претерпевали переселенцы во время долгих передвижений по водному пути, особенно при появлении эпидемий, например, тифа, дизентерии, оспы, скарлатины, дифтерита и других болезней, просто говорить страшно. Тут смертность была ужасная и в детском возрасте доходила до 90 процентов и более!.. Трудно кратко выразить и то ужасное состояние, когда новоселы и приезжали поздно, иногда с последними рейсами и, не имея возможности устроиться, поневоле гнездились в маленьких, душных и наскоро поставленных помещениях, тем более потому, что пароходы и баржи «сбрасывали» их там, где уже население, вследствие прежних передвижений, было скучено, и новоселы не могли «расползаться» по тем местам, куда им хотелось попасть, или где им предназначались пункты поселков.

Так, по отчету алтайского объездного врача за 1881 год представляется, например, такая картина: в избушке новосела в 7 аршин длиною, 6 аршин шириною и 3 аршина высотою осенью и зимой помещалось 18 жильцов — 14 взрослых и 4 детей!.. Кроме того, тут же должны были найти приют домашняя птица и мелкий скот — телята, ягнята и проч. Можете себе представить, что это было за гнездо смрада и грязи, где жили люди, прибывшие в Сибирь!..

Не менее ужасным бичом Алтая являются и скотские эпизоотии — чума и сибирская язва. В мое время поражающее исчезновение скота особенно свирепствовало с 1881 года, когда эпизоотия переходила из одного места в другое; а в 1884 году чума рогатого скота охватила почти весь Алтай, и в округах Барнаульском, Бийском и Кузнецком погребено и сожжено по официальным сведениям 206508 голов рогатого скота, но в натуре эта цифра гораздо больше. Такая потеря в народной экономии выражается по меньшей мере в три миллиона рублей!.. А какие громадные суммы потрачены в городах и селах за этот период на борьбу с эпизоотией, когда приходилось всю эту массу павшего скота зарывать или сжигать ежедневно по несколько штук, не давая им накопляться.

Интересно читать в отчетах врачебной управы, когда она, описывая многие трудности при принятии мер к прекращению эпизоотии и борьбе с косностью темного люда, говорит о том грустном факте, что «чиновники по крестьянским делам (бывшие мировые) смотрят на повальные болезни как на дело, касающееся одного ветеринара».

Упомянув же о косности народа, нельзя не сказать, что эта косность доходила не только до безобразия, но до какого-то идиотизма и злорадства к ближнему. Так, например, многие для извлечения больной скотины проталкивали ей через горло живую рыбу. Потеряв скот на своем дворе и видя, что «Господь милует» другого, сердобольные соседи нарочно перебрасывали во дворы и стайки зачумленные нечистоты, чтоб и у него была та же «немилость Божья»!.. Вот вам и народная самопомощь!..

Когда в Барнауле свирепствовала ужасная чума, то в числе многих мероприятий по борьбе с эпизоотией было предложено от городской управы, чтобы те жители, у которых уже болел скот, для наглядности и опаски других, вывешивали у своих ворот ярлык с надписью «Здесь чума». В силу этого распоряжения и тоже, вероятно, для опаски, какой-то школяр наклеил ярлык и на входе в канцелярию, кажется, золотого отделения: «Здесь чума»!!

В 1881 году, 10 апреля, возвращаясь из Барнаула в Сузун, я по обыкновению заехал в деревне Шелаболихе к своему знакомому и любимому ямщику Титу Чупину. Надо заметить, что этот так называемый Титушка был громадного роста, возил не хуже упомянутого Яковлева и был отчаянной смелости. Так как Обь стояла уже последние дни, то я поневоле задумывался, как переехать на ту сторону, а потому спросил.

— А как, Титушка, Обь? Поди-ка не пустит?

— Плоха, барин, шибко плоха. Да ничего, переедем. Только надо пущаться по зимнику, тут как попадем на синий лед, то и ничего, ну а из заберегов как-нибудь выскочим…

— А на чем поедем?

— В тележках. Только надо разложиться: Степана Васильевича (Широкова) повезем отдельно, а вам уж ночевать доведется. Утром-то лучше, крепче бывает по заморозку. Видите, стужа какая налаживается.

— А как ночью-то разойдется, тогда как?

— Нет, не смеет, еще день-другой постоит.