На Алтае. Записки городского головы

Вспомнив, что на мне был подпоясан по коротенькой курточке кушак, я тотчас бросил ружье в траву, мигом распоясался, залез, сколько было возможно, ногой на переходик и бросил дедушке конец кушака, закричав ему.

— Хватайте скорее, да замотайте на руку!..

По счастью, он успел правой рукой поймать кушак, завернуть за кисть и несколько подтянуться к берегу, тогда уже я вытащил его из крутой протоки.

Только тут точно тяжелая ноша спала с моих плеч, и на сердце стало так тепло и отрадно. Мысленно возблагодарив Господа и видя, что дедушка хоть и испугался, но может идти, я скорее побежал к лодке, которая была недалеко от переправы, и велел взятому нами гребцу поскорее развести побольше огонь, да кипятить чайник.

Но вот подошел и он.

— Ну что вы, Савелий Максимыч, поди-ка замерзли?

— Нет, теперь ничего, присогрелся; а давеча сильно охватило, словно варом обдало!..

Тут, конечно, пошло переодеванье, сушенье мокрого платья, чистка ружья и проч., а в это время поспел чай, и мы совсем, что называется, пришли в себя.

— Ведь вот на этой самой протоке утонул третьего года молодой человек, — сказал оправившийся дедушка. — Так же, вот, весной пошел сюда поохотничать и не воротился. Искали, искали, нигде найти не могли. А уж по спаду воды нашли его в этой поганой протоке. Стоит, бедняга, замытый по пояс песком и ружье в руках как держал, так и застыло! Надо полагать, что он с того берега хотел перескочить, вероятно, понадеялся на свою прыть — дескать, не широко, да, видно, не осилил, сердешный! Как скакнул с маху-то, да поди-ка завяз ногами в тине — так и остался… А видите, глубь какая! Должно быть, его сразу покрыло водой, а выбиться-то не мог, ну и погиб, бедняга. Жена и ребенок, говорят, остались…

Глава 20

Поездка за гусями. Охота. Рассказы. Цепочка ласточек. Разговор о рецензии. Коростель в колодце.

Много раз слышал я, что в устье реки Алея, около деревни Самодуркиной, — это в 65 верстах к югу от Барнаула, — весною бывает очень много гусей. И вот сильно захотелось мне вспомнить старину, поехать туда и поохотиться, но путешествовать так далеко одному скучно, а потому я стал сманивать с собой и дедушку Козлова. Передалось мое настроение, заговорила охотничья страсть и у старого ветерана, он согласился, и мы, несмотря на ужасный весенний путь по Алтаю, около половины апреля 1887 года отправились туда в своей «проходной» телеге. Нанят у нас был барнаульский мещанин, хороший, трезвый парень Егор Кузнецов, который и должен был свозить нас на своих лошадях туда и обратно, с тем, чтобы ночевать в Самодуркиной, или где придется, две ночи.

Весь недостаток Кузнецова заключался в том, что он сильно гнусавил, так что без привычки трудно было и разобрать, что он говорит, за что народ и прозвал его «гнусом». Как мы ехали эти 65 верст, описать трудно. Помню только, что мы то и дело переезжали с одной стороны дороги на другую, местами брели водянистым снегом, объезжали особым путем проклятые глубокие зажоры или пробивались через них «силодером», помогая лошадям и выручая телегу из воды и снега. Но как бы то ни было, криво или прямо, а все-таки, выехав в 4 часа утра, мы приехали на место в тот же день около 6 часов вечера.

Не зная, где, что и как, мы все-таки сразу попали на высокий берег Алея, с которого ясно видели близлежащую деревню и пропасть гусей, сидевших, плававших и разгуливавших по приталинам далеко под нами. Не зная, откуда к ним попасть, я попробовал выстрелить сажен на 80 в одну брачующуюся парочку из винтовки, но немного обвысил, и надо было видеть, какая масса гусей поднялась от выстрела, зашумела, загоготала и, разбившись в разные стаи, отправилась куда-то подальше от нас.

Мы потом хоть и спустились к Алею, но ничего поделать не могли, потому что не знали притонных мест для караула и решили ехать в деревню, чтоб взять местного ружейника, которого и обрели в тот же день.

Ночуя в Самодуркиной, мы первый вечер провели в разговорах и расспросах нашего будущего чичероне, очень сметливого, бывалого, веселого и неглупого охотника. Он рассказал нам, как мы будем утром охотиться, преимущественно напирая на подъезд и стоянку на перелетах. Кроме того, предлагал полежать в «засидках» на карауле и, между прочим, сообщил, что ему много раз удавалось убивать гусей и с того места, где мы были с приезда, но не с верху берега, а выкапывая под ним, в глубоких наносах снега, караульные ямки. В них охотники стелят солому, садятся и закрываются сверху чем-нибудь белым — вот вся и штука.

Гуси, не подозревая засады в массе снега, садятся по берегам Алея и попадают под меткие винтовочные выстрелы.