На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Леша, милый! Шестой утра, а я всё лежу, Вас перепечатываю. Из даденного – выбрал 40 штук, а всего-то было – 44? Не больше полудюжины откинул, а больше не могу. Хороши уж больно. Вы поймите, я человек скорее жестокий, нежели добрый. Чего не терплю – плохих стихов, хоть даже у Бродского. Правда, у Бродского я таких не встречал. И у Кушнера. И что особо радостно – у Вас. Вы поэт какой-то очень странный. Между Бродским и – Уфляндом, а вообще – сам по себе. Точно определить Вас в поэзии не берусь, хотя истоки (и пересекающие потоки) ясны. Определяю Вас просто как прекрасного поэта. Скромного, к тому же, что среди нашенских поэтов – редкость. Совершенство Кушнера, алкоголизм Уфлянда, еврейский трагизм Бродского, историзм Сосноры и что-то еще подспудное – от обериутов. Очень странный помес. Исторические тексты роднят Вас скорее с Кривулиным (не читали его «Стихи в историческом духе»? Прочитайте в 4-м томе, понравятся. С обериутинкой)[410]. Нежели с Соснорой. А вообще – откровение. Прочитал всё, перепечатал дюжину и хочу еще. Шлите мне еще всякого рода писаний: НРАВЯТСЯ. Перечитываю по второму разу, а многие буду по четвертому, пятому. Уже некоторые помню. Но совершенно Вы у меня ни на какую полку не укладываетесь, хоть и знаю о Вас – всё. Может, это с непривычки. Так что шлите.

И еще: расшифруйте (хотя бы для меня) посвящения. Памяти Ю. Р. – я испугался: вдруг действительно Юра Рыбничек помер? Потом гляжу – у Вас всё памяти. Кто В. С.? Хочу знать[411]. Тем более что стих очень любопытный! А вообще, мне нравятся все – и созерцательные, и описательные.

Еще надо будет (потом) заняться вопросом лексики – у Вас она зело богатая, и слэнгом тоже. Предлагал Коэлу – без проку, несерьезный он человек[412]. А я филфаку не обучен, я падежи с местоимениями путаю, а уж причастия от дее – ни в жисть не отличу. А надо бы!

Словом, Леша, идите Вы у меня (у нас) изрядным «корпусом» стихов, как выражается Наташа Горбаневская[413]. По первому разряду похороны. Отбирать у Вас просто невозможно: отобрано. Из сливок сливок не сделаешь. Это я серьезно.

Что нужно еще: ФОТО. Во всю морду. И сугубо сухие биогр<афические> данные: даты и всё. А то не знаю – когда выехали даже. Так, для литературоведов.

Сегодня перепечатаю, сяду писать вводку. Очень скромную, как Вы.

А Вы, давайте, тоже работайте, зараза. У меня уже – вооот такая пачка сделана, %% 90 предисловий и %% 30 стихов. Ну, эти я быстро наверстаю. Я в день по поэту делаю.

Но обрадовали Вы меня – чрезвычайно. Может, и Гаррик Восков такой? Поспрошали бы Вы у него текстов[414].

И где бы найти Иосифа Бейна? У него должно быть что-то. Бокову в Р<усскую> М<ысль> писать – смыслу нет, не отвечает. А Бейна там печатали, пару стишков. И в Континенте. Тексты его я слышал году в 63-м, один раз, с тех пор исчез в своей Риге. А – был[415].

Боюсь упустить. Вот, чуть Вас, заразу, не упустил!

Но даже лучше, что Вы во 2-м томе. Изящней.

А еще мне ишачить, Леша, и ишачить… Том – толстеет.

Но – шлите мне еще чего, из ранних, что ли. Для комплекту. Чтоб знать.

И знаете ли Вы что о Нонне Сухановой? Напишите. А то – наслышан, а не знаю[416].

Словом, гоните, гоните, гоните.

Обнимаю. Ваш ККК. Поклон семье.

13. Л. В. Лосев – К. К. Кузьминскому

21 октября <1979> года

[ACRC: 54, 4]

21 октября

Милый Костя,

спасибо на добрых словах. Так получилось, что диссертацию надо было дописывать, сидеть за машинкой – писать научное – неохота, и как-то автоматически припомнил за один длинный вечер всё, что сочинялось за последние годы: чтобы поддерживать стук в машинке. Послал одновременно Вам и Иосифу, и оба вы излили потоки молока и меда на мое истерзанное сердце, причем оба клянясь, что вообще-то вы люди недобрые, хвалить несклонны и т. п. И впечатления даже у вас обоих сходные, из коих особенно льстит моему вдруг невесть откуда взявшемуся тщеславию, что, мол, ни на что не похоже (И<осиф> так и начал: «У А. А. это была высшая похвала: Ах, это ни на что не похоже»[417]). Тут еще вспоминается, как Ганечка объяснял Мышкину, что нет худшей обиды, чем сказать человеку, что он похож на других (цитирую по фильме Пырьева, которой мучил студентов на прошлой неделе)[418]. Но я-то знаю, что на что у меня похоже. И если даже я и написал дюжину-другую приличных стихотворений, я не поэт – слишком мне редко Муза, Марь Иванна, встречается.

Если надо что-то обо мне сообщать, то, вероятно, следующее.

Родился в достославном 1937 году.

Единственное влияние на всю жизнь – отец, Владимир Александрович Лифшиц (1913–1978), человек благородный и обаятельный, как «Я» в «Герое нашего времени», подлинно одаренный поэт, но изломанный, затравленный и замученный подлой советчиной.