На Дальнем Западе

— Этого нечего опасаться! — отозвался усталым голосом «ворон». — Прерия в руках краснокожих, как этого желал Великий Дух, грозный Маниту, отдавший горы и степи своим любимым детям красной земли.

Внутри вигвама горел небольшой костер, дым которого частью уходил в сделанное наверху отверстие, частью расплывался в самом вигваме, наполняя его теплом и запахом горячего смолистого дерева.

Вигвам Левой Руки лишь размерами отличался от вигвамов обычного типа, которыми пользуются индейцы разнообразнейших областей Северной Америки как на севере, так и на юге материка.

По существу, вигвам представляет собою не что иное, как довольно примитивно устроенную легко переносимую палатку. Остов ее делается из тонких и гибких длинных шестов, нижние концы которых забиты в землю, а верхние собраны и связаны вместе тонкими кожаными шнурками. Каркас этот, отличающийся исключительной легкостью, покрывается плохо выделанными кожами бизонов, лошадей и других животных, иногда кусками грубой ткани. Вверху всегда оставляется небольшое отверстие для выхода дыма от огня, разводимого на примитивном очаге, который ставится посредине вигвама прямо на полу и состоит из нескольких камней. Но за отсутствием тяги лишь ничтожная часть дыма действительно выходит наружу, большая же его часть остается в самом вигваме. Благодаря этому, воздух вигвама всегда дымен и угарен. Редкий из европейцев может долго пробыть в вигваме, когда на очаге пылают сучья и щепки: дым режет глаза, захватывает дыхание, отравляет кровь углекислотою.

К этому присоединяется еще невыносимая вонь от плохо выделанных шкур, от запасов сушеного и вяленого мяса, от остатков пищи, выбрасываемых прямо на пол.

О том, что такое опрятность, сын прерий Северной Америки имеет весьма смутное представление, о порядке в вигваме он заботится еще менее, и потому пребывание в жилищах индейцев может показаться истинным мучением для более или менее культурного человека.

Вполне естественно, что жизнь в такой обстановке, среди вечного чада и угара, в неимоверной грязи, влечет за собою тяжкие последствия, болезни и даже смерть. Но вся тяжесть этого падает почти исключительно на женщин, осужденных проводить в вигвамах большую часть времени и делать там же свою домашнюю работу; женщины хворают, часто слепнут, преждевременно дряхлеют.

Сами же воины находятся в вигвамах очень мало, предпочитая пребывание на свежем воздухе.

Поэтому здоровье индейских женщин неизмеримо хуже, чем мужчин. У дикарей Северной Америки, столь поэтическими красками описанных Лонгфелло и Купером, на самом деле женщина является чем-то вроде вьючного животного. Она рабыня, лишенная почти всех человеческих прав. Она — существо низшей расы, и индеец считает ниже своего достоинства заботиться о женщине.

Вигвамы вождей отличаются от вигвамов простых воинов очень мало и, главным образом, только внешне: они несколько обширнее, прочнее устроены; кожи бизонов, которыми обтягивается каркас, иногда расшиты причудливыми узорами, а чаще просто пестро размалеваны красками, которые добывают те же сквоу индейцев из сока растений и некоторых минералов.

Иногда какая-нибудь сквоу отличается своеобразными художественными наклонностями, и тогда ей поручается изображать на кожах бизонов целые картины, сюжетами которых служат по большей части эпизоды сражений и поединков индейцев или их охоты на бизонов, оленей и мустангов. Индейская живопись примитивна и удивительно напоминает рисунки наших детей дошкольного возраста. Ни малейшего понятия о линейной и воздушной перспективе у индейцев нет. Фигуры людей и животных изображаются чуть ли не условными знаками. Но, в общем, индейская живопись представляет известный интерес, и путешественники, которым приходилось бывать среди краснокожих, проводят иногда долгие часы, рассматривая фантастические рисунки с картинами погони за бизонами, схваток с гризли и боев с бледнолицыми.

Но вернемся к героям нашего повествования и послушаем их беседу.

Войдя в хижину и не обращая ни малейшего внимания на стоявший в ней едкий чад, Красное Облако и Левая Рука уселись в углу, на брошенной на землю груде буйволовых и лошадиных кож, от которых шел резкий и тяжелый запах.

Левая Рука вытащил из-за шкур старый, полуразвалившийся парусиновый чемодан, явно отнятый им у какого-нибудь злополучного эмигранта, раскрыл его и добыл оттуда калюмет, трубку мира, набил ее мериком — крепчайшим табаком, дым которого могут выносить, кажется, только индейские легкие, зажег, затянулся дважды, выпустил дым густыми струями направо, потом налево и передал трубку прибывшему. Красное Облако молча проделал то же самое.

По индейскому церемониалу, до совершения этого странного обряда, знаменующего заключение дружбы и мирные намерения обоих по отношению друг к другу, никакие переговоры не могли иметь места.

Но раз калюмет побывал в руках обоих собеседников, они могли объясняться по делу, могли начать пэуэу.