На Ельнинской земле

— Скажите, батюшка, почему это в духовном училище учат молитвы по-латыни? Разве в православной церкви есть богослужение на латинском языке?

Стараясь обосновать заданный вопрос, я рассказал, что во время каникул занимался с одним учеником, которому надо было выучить «Отче наш» по-латыни.

— Ну и что же, выучил ваш ученик «Отче наш» по-латыни? — вместо того чтобы отвечать мне, спросил законоучитель.

— Наверно, выучил, — почему-то не очень решительно проговорил я.

— А может, вы и сами запомнили «Отче наш» по-латыни? — продолжал выспрашивать законоучитель.

— Запомнил! — уже более уверенно ответил я.

— В таком случае прочтите нам, — попросил отец Соколов. Попросил он, как мне показалось, с некоторым недоверием, даже с известной долей ехидства.

«Ах, так! — подумал я. — Ну тогда слушайте!» И я начал, четко и ясно выговаривая каждое слово:

— Pater noster, qui est in caelis, sanctificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum, fiat voluntas tua, sicut in terra et in caelo… — и так без остановки, без единой запинки — аж до слова amen (аминь)!

Батюшка не без удивления посмотрел на меня и, беря правой рукой лежавшую на столе ручку, одобрительно произнес:

— Очень хорошо!.. Считайте, что урок вы мне ответили.

И, обмакнув перо в чернильницу, он в классном журнале против моей фамилии поставил жирную, четкую пятерку и даже показал ее мне.

Эта была единственная моя пятерка по закону божию за все время пребывания в гимназии.

9

Зимой шестнадцатого-семнадцатого года у нас на Армянской, 22 начал собираться нелегальный ученический кружок. Собственно, нелегального в нем было мало. Но его участникам, вероятно, приятней было считать кружок нелегальным: так выходило гораздо солидней, значительней.

По-видимому, создан кружок был раньше. И собирался раньше где-то в другом месте. А потом по каким-то причинам собрания решено было перенести к нам.

Кружок был немногочисленный: кроме братьев Свистуновых, в него входили еще три или четыре гимназиста и одна гимназистка — Аля Черникова. Это была очень жизнерадостная, веселая, даже немного взбалмошная девушка. Уже одно ее присутствие на собраниях кружка делало эти, в общем-то, довольно однообразные и даже скучноватые собрания более оживленными, более интересными. Наверное, поэтому я и запомнил ее лучше, чем других членов кружка. Впрочем, нет. Алю Черникову я помню еще и потому, что встречался с ней в Смоленске уже после Октябрьской революции. Одно время она работала в газете «Рабочий путь».

Странное дело, но из всех ее корреспонденции, написанных для газеты, я запомнил лишь одну. Собственно, не целиком запомнил, а только первую фразу корреспонденции. И когда я вспоминаю эту фразу теперь, передо мной неизменно возникает сама Аля Черникова — молодая, пышущая здоровьем, с ярким румянцем на щеках, всегда жизнедеятельная и жизнерадостная. И, наоборот, когда я вспоминаю Алю Черникову, то в моей голове неизменно оживает и та самая фраза, которой начиналась корреспонденция Черниковой.

Было это либо в двадцать первом, либо в двадцать втором году. В Смоленске проводился первомайский субботник, и Черникова отправилась то ли на железнодорожный узел, то ли еще куда, чтобы написать в газету, как прошел субботник.

Перед вечером она принесла свою корреспонденцию, и в редакции стали читать ее. Корреспонденция начиналась фразой: «Солнце светило во все лопатки».

В редакции сразу же возник спор: можно ли так написать, может ли солнце светить «во все лопатки», поскольку никаких лопаток у солнца нет? Некоторые товарищи предлагали изменить фразу. Но Черникова упорно стояла на своем. И в конце концов ей удалось отстоять «лопатки».

Фраза — особенно в газете, — действительно, была и необычной и непривычной. Она казалась чересчур произвольной, неточной.

На самом же деле для данного случая это была фраза очень точная. И не только точная, но и емкая по своему смыслу. За ней виделся не только ясный, праздничный день, но чувствовалось и то боевое, жизнерадостное настроение, с каким работали участники субботника. В самом деле, не могли же люди работать вяло, плохо, нерадиво, если солнце светило во все лопатки!

Словом, начальная фраза Черниковой давала тон всему остальному. Но в ней, в этой фразе, выразилось и настроение самой Черниковой, и не только настроение, но и какие-то черты ее характера. Ведь и она — жизнедеятельная, общительная, веселая — жила среди людей, тоже как бы светя «во все лопатки». Именно такой запомнилась мне Аля Черникова — и сотрудница смоленской газеты «Рабочий путь», и участница гимназического кружка, собиравшегося у нас на Армянской улице.

Меня членом кружка не считали, не признавали, хотя я каждый раз находился в той же комнате, где проходили собрания. Василий Васильевич говорил:

— Тебе еще рано думать о кружке… Да и непонятно тебе все это, неинтересно…