Читаем На Ельнинской земле полностью

— Вы не подумайте только, что я таким способом хочу вернуть свою бывшую типографию. Нет, я знаю, что это невозможно, да, пожалуй, и не нужно мне сейчас. Просто я привык к типографии, к работе в ней. И мне трудно без этой работы: все время кажется, что тебе чего-то не хватает.

И я подумал: а почему бы в самом деле не воспользоваться предложением Логунова? Ведь ничего плохого в нем нет.

Но говорить с местным начальством о слиянии бывшей логуновской типографии с типографией совнархоза и о приеме самого Логунова на работу в качестве наборщика было бесполезно. Поэтому я решил обратиться прямо в Москву.

В то время наряду со всем прочим я был еще и корреспондентом РОСТА по Ельнинскому уезду. Из РОСТА мне прислали специальные — розового цвета — телеграфные бланки. Телеграммы, написанные на таких бланках, принимались бесплатно. Вот я и воспользовался этими бланками и по телеграфу передал свое заявление на имя тогдашнего руководителя РОСТА Платона Михайловича Керженцева. Телеграфный способ я избрал потому, что терпение мое иссякло; мне хотелось, чтобы все произошло как можно скорей.

Я подробно написал Платону Михайловичу о том, в каком положении находится газета, о том, что все равнодушны к ней и никто даже палец о палец не ударит, чтобы она выходила вовремя. Достаточно подробно говорилось в телеграмме и о предложении Логунова…

Лично я никакого ответа от П. М. Керженцева не получил. Но ответ все же был. И носил он такой характер, что никак не мог понравиться некоторым ельнинским начальникам.

Об этом ответе я узнал дней через десять или пятнадцать после отправки «розовой» телеграммы. И узнал в весьма своеобразной форме: заместитель председателя совнархоза Сурков так клял, так ругал, так костил меня, что и представить себе невозможно. Он совершенно взбеленился, что я, какой-то мальчишка, осмелился написать прямо в Москву об ответственных работниках, о солидных людях да еще вздумал критиковать их, учить, как они должны работать.

Но чем больше ругал меня Сурков, чем больше он выходил из себя, тем больше я чувствовал свою правоту. Но и чувствуя себя правым, я все же думал, что после «телеграфного бунта» меня так или иначе должны наказать.

Однако никто и ничем наказывать меня не стал. Все ограничилось словоизвержением Суркова. А отношение к газете в типографии совершенно изменилось. Газета стала выходить регулярно, в намеченные сроки. Так что «розовая» телеграмма сослужила мне добрую службу.

О ЧЕМ И КАК ПИСАЛОСЬ В ЕЛЬНИНСКОЙ ГАЗЕТЕ[23]

1

«Автобиографические страницы», относящиеся к тому времени, когда я жил в Ельне, появились у меня раньше всего остального — еще в 1967 году. Писал я их, полагаясь исключительно на свою память, так как ни одного номера газеты у меня под руками не было. И разыскивать ее я никак не мог из-за большого и длительного нездоровья.

В конце 1970 года ныне покойный журналист, преподававший журналистику в МГУ, полковник в отставке Алексей Александрович Замотаев подарил мне фотокопии тринадцати страниц ельнинской газеты. На одной из фотокопий зафиксирована первая страница номера газеты за 20 декабря 1919 года; на остальных фотокопиях — отдельные, разрозненные страницы других номеров, вышедших в течение 1920 года.

Тринадцать страниц — это совсем мало, особенно если принять во внимание, что ельнинскую газету я редактировал в течение двух лет и выходила она два раза в неделю (за исключением тех случаев, когда или не было бумаги, или подводила типография, не успевавшая выпускать газету в намеченные сроки).

Но даже по тринадцати страницам можно понять, в каком невероятно трудном положении находилась в ту пору Советская Россия, с каким героизмом, с какой самоотверженностью сражалась Красная Армия, чтобы отстоять свою страну как от внутренней контрреволюции, так и от интервенции иностранных государств; до какой степени дошла хозяйственная разруха; как люди, совершенно голодные, жили в нетопленных квартирах; как обувались и одевались во что попало…

Словом, мне захотелось перепечатать здесь некоторые статьи и заметки. Перепечатать затем, чтобы они еще раз напомнили нам о том трудном и героическом времени, о той непомерно большой ноше, которую советские люди, несмотря ни на что, вынесли на своих худых, изможденных плечах.

Напомнить действительно необходимо, потому что даже мы, то есть люди моего поколения, которые видели все своими глазами, трогали своими руками, и то понемногу начинают забывать о прошлом. А о молодежи нашей и говорить нечего: у нее в большинстве случаев представление о прошлом самое туманное.

А между тем знать прошлое необходимо хотя бы только для того, чтобы сравнить, кем мы были тогда и кем стали теперь, как далеко мы ушли вперед, и ушли потому, что вела нас Коммунистическая партия, Советская власть.

Много лет спустя я в одном из своих стихотворений писал о нашей партии:

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное