Читаем На Ельнинской земле полностью

Делал он это по вполне понятным причинам: он постепенно и незаметно старался подкупить всех, кто его окружает, и, таким образом, отвести от себя возможные удары. Во многих случаях это ему удавалось.

Существовало множество всевозможных рассказов о Саареке, и в них очень часто действительность смешивалась с вымыслом, с легендой.

Я помню, что в 1928 году, уже после того, как вышла повесть К. А. Федина «Трансвааль», смоленская газета «Рабочий путь» посвятила Саареку целую страницу. Цель этой страницы заключалась в том, чтобы разоблачить кулацкую сущность Саарека, доказать, что все его «благодеяния» — это лишь ширма, за которой он пытается скрыть подлинное лицо свое.

Прочитав газету, Саарек немедленно отправился в Москву, чтобы пожаловаться М. И. Калинину на «вопиющую несправедливость», на то, что всякие зловредные люди порочат и позорят его ни за что ни про что, позорят хорошего и полезного человека, который принес и приносит людям так много добра…

Не знаю, говорил ли Саарек с Калининым или с кем-либо еще, но слышно было, что из Москвы он вернулся весьма довольный. Там ему будто бы обещали во всем разобраться, а затем по радио (чтобы слышали все!) объяснить людям, кем на самом деле является Саарек и как к нему надо относиться, как расценивать его поступки.

Всему этому можно было бы и не поверить, если бы не одно обстоятельство. Москва, как я уже говорил, обещала рассказать о Саареке по радио. Радиопередачи для населения тогда действительно уже велись. Но в деревне не было еще ни трансляционной сети, ни тем более радиоприемников. Впрочем, приемники (детекторные, самодельные) кое у кого имелись, но это было такой редкостью, что принимать во внимание их вряд ли следовало.

А ведь Саарек хотел, чтобы рассказ о нем слышали все! И он с необыкновенной поспешностью установил два динамика большой силы: один в поселке Павлиново, недалеко от станции, другой в городе Ельне. И конечно, заранее оповестил население о предстоящей радиопередаче, посвященной ему, Саареку, — поэтому, мол, слушайте.

Все это не выдумкой было: я сам видел саарековский динамик в Павлинове и сам в ожидании поезда на Смоленск слушал радиопередачи из Москвы.

Однако Саарека, как он говорил потом, обманули. Радиопередача о нем в самом деле состоялась, но не такая, какой он ожидал. В передаче была проанализирована вся его деятельность, и в результате анализа все-таки выходило, что он не кто иной, как кулак, предприниматель, причем кулак самый что ни на есть матерый.

Вскоре после этого Саарек приказал сорвать со столбов динамики и разбить их.

Но свои чудачества он продолжал, как и прежде. Я остановлюсь только еще на одном из них.

В самом конце двадцатых годов специальным решением обязали всех мельников сдавать государству за определенную плату так называемый гарнцевый сбор, который те взимали с крестьян за помол зерна.

Далеко не все мельники подчинились этому решению. И не удивительно, что некоторые из них были осуждены и отправлены в тюрьму.

И вот, как говорят, в один прекрасный день у здания ельнинской тюрьмы остановились сани (дело было зимой), нагруженные всякой снедью: окороками, копченой колбасой, маслом, салом, мукой, то есть всем тем, чего в то время уже начинало не хватать.

Возница — а им был Саарек — попросил, чтобы к нему вышел начальник тюрьмы. Начальник вышел.

— Вот примите, пожалуйста, — сказал ему Саарек, указывая на загруженные сани.

— А что это такое? — поинтересовался начальник.

— Да так, еда разная…

— А зачем я должен это принимать? — удивился начальник тюрьмы.

— Как зачем? Вы же знаете, что сейчас бедным мельникам совсем житья не стало: чуть что — и за решетку. Вот и я жду, что скоро посадят и меня… Кто обо мне тогда позаботится? Никто. Ну вот я, пока еще можно, и привез для себя еду. А то ведь в тюрьме-то у вас небось плохо кормят…

— Хорошо, — ответил начальник, — предположим, что я приму все это. Ну а вдруг вас не посадят? Что тогда делать с этим добром?

— А тогда раздайте его другим бедным мельникам, скажите, что это от меня…

Я не знаю, чем закончился этот «торг», и не могу утверждать, что он и взаправду был. Но все это настолько в духе «бедного мельника», настолько в его характере, что я думаю: этот рассказ — не выдумка, это — правда.

К тому времени, когда Саарек облагодетельствовал нас двумя фунтами овсянки, работа наша почти закончилась.

И скоро мы — уже втроем — начали обход тех двух или трех деревень, о которых нам говорили, что это наиболее «опасные» деревни и что вести себя там надо настороженно.

Однако и в «опасных» деревнях с нами ничего не случилось. А в самой последней — помню, это была деревня Александровка — нас даже накормили, и накормили хорошо.

И, довольные тем, что работа закончена, что все трудное уже позади, мы весело зашагали обратно — к станции Павлиново, ориентируясь все по тем же телефонным столбам, которые ставил когда-то Саарек.

СНОВА В РЕДАКЦИИ

1

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное