На Ельнинской земле

И вдруг меня как бы привлекают к ответу именно за эти стихи, именно их исследует человек, именно о них он хочет написать диссертацию, то есть научную работу!

Но зачем же исследовать то, что ясно без всякого исследования, ясно с первого взгляда, с первого прикосновения! И при чем здесь наука?..

Конечно, в диссертации вполне возможно, а может быть, и совершенно необходимо сказать, что у Исаковского много слабых стихов, написанных в детстве и юности. Это было бы верно. И в этом нет ничего обидного, ибо слабые, плохие стихи есть у каждого поэта.

Но никоим образом нельзя, просто, с моей точки зрения, недопустимо строить научную работу на столь зыбком основании, как мои (или чьи-либо еще) крайне несовершенные и притом случайные опыты. В этих опытах науке делать нечего.

Чтобы не затягивать свой рассказ, я опускаю многие подробности и хочу сообщить лишь о результате: в конце концов Н. И. Орлов защитил свою диссертацию, хотя ему пришлось во многом изменить первоначальный план ее. В частности, он не ограничился стихами, написанными мною в 1917—1924 годах, а рассмотрел в своей работе и то, что я написал позже — вплоть до 1930 года включительно. Сюда вошла и первая моя книга стихов «Провода в соломе» и, наверное, сборник «Провинция» — тоже.

Я могу только порадоваться, что у Н. И. Орлова все закончилось благополучно. Но все же думаю, что много времени и сил он потратил на собирание и изучение таких материалов, в которых изучать было нечего.

Возможно, что я в чем-то не прав. Но таково мое мнение, которое я и высказываю здесь.

2

В самом конце девятнадцатого года я решил попробовать свои силы в драматургии. Мне сильно захотелось написать пьесу. И я в конце концов написал ее, хотя пьеса была, по-видимому, не лучше тогдашних моих стихов.

В первые годы революции появилось множество драматических кружков, созданных молодежью. И каждый кружок жаждал показать хотя бы один спектакль, поставить хотя бы одну только пьесу.

А пьес между тем не было. Требовались пьесы современные, с новым содержанием, а их не успели еще написать.

Но деревенским драматическим кружкам нужны были пьесы не только современные по содержанию, а еще и очень простые — с малым количеством действующих лиц, с весьма несложными декорациями и тому подобное. Таких пьес не было и в помине.

Вот я и решил восполнить этот пробел.

Писать пьесу заставила меня и моя необыкновенная, неизвестно откуда взявшаяся любовь к театру, любовь к тому виду искусства, которого я, в сущности, совсем не знал и представления о котором были у меня крайне туманными.

После установления Советской власти старая, забитая, неграмотная русская деревня, какой она была до революции, получила обширные возможности, чтобы с каждым годом все больше и больше приобщаться к знаниям, к культуре, к искусству. И я полагал, что в этом приобщении большую, если не самую главную, роль должен играть театр.

По этой причине еще летом восемнадцатого года, вскоре после злополучной поездки за хлебом, я — вероятно, самый первый из всех живших тогда на Смоленщине — пришел к твердому выводу, что в селах и деревнях наряду со школами надо обязательно строить деревенские театры — один театр на семь — десять деревень. Ну а начать следует конечно же с Глотовки.

Поговорить, посоветоваться по поводу предполагаемого театра мне было не с кем: никто о нем ничего сказать не мог. Ведь тогда в деревне не было даже простейших изб-читален либо сельских клубов. А тут вдруг театр!

Не надеясь ни на кого, я стал потихоньку расспрашивать людей, которые могли что-либо знать об этом, во что обошлось бы строительство такого здания, как наша сельская школа, но здания в два раза большего, чем школа, и совсем иной конфигурации; сколько понадобится для строительства лесу, а также других материалов; сколько нужно будет заплатить рабочим-строителям.

Расспрашивая обо всем и делая необходимые записи, я уже начинал ясно представлять, где, на каком месте будет стоять первый деревенский театр и как он будет выглядеть. Я видел уже большой — человек на триста или четыреста — зрительный зал, сцену, а за ней помещение, где будут переодеваться и гримироваться артисты. Видел также и вместительное, примыкающее к зрительному залу фойе. Видел даже небольшую пристроечку, в которой будет находиться кассирша, продающая билеты.

Словом, театр в моем воображении существовал, в нем уже ставились, конечно тоже воображаемые, спектакли.

Постепенно я как мог составил смету на строительство театра. Сейчас это может показаться курьезным, анекдотичным и каким угодно, но тогда я был вполне уверен, что делаю нужное дело и что Советская власть просто обязана дать деньги на такое дело, как театр.