На Ельнинской земле

Кроме сметы на строительство здания, я составил годовую смету на содержание тех, кто будет работать в театре. Тут мне понадобилось установить и штаты театра. И я ничтоже сумняшеся установил их. Я записал в штат десять актеров (женщин и мужчин поровну) и считал, что этого количества будет вполне достаточно. Кроме артистов, в штат театра я включил заведующего театром, кассиршу, контролера, уборщицу и сторожа. Разумеется, я же установил каждому и определенную заработную плату, которую в то время называли еще жалованьем.

В дополнение к двум сметам я составил еще и соответствующее ходатайство об отпуске «необходимых денежных средств». Ходатайство было написано от имени нескольких деревень. Его поддерживал и Осельский волисполком.

Взяв с собой все эти бумаги, которые стали теперь не иначе как документами, я пошел на станцию Павлиново, чтобы ехать оттуда, минуя Ельню, прямо в Смоленск.

Смоленск был в то время уже не губернским городом, а центром вновь образованной Западной области, которой руководил областной исполнительный комитет, сокращенно — Облискомзап. Вот туда-то по приезде я и отправился, чтобы поговорить с «самым главным», то есть с председателем Облискомзапа. Я был вполне уверен, что Облискомзап пойдет мне навстречу и что в Глотовку я вернусь уже «с театром».

Но случилось так, что председателя в Смоленске не было и беседа «на высшем уровне» не состоялась. Мне предложили переговорить с заместителем председателя (его фамилии я не помню), и я согласился.

Заместитель внимательно прочел бумаги, которые я передал ему, и, вероятно, в душе посмеялся над моей наивностью, неопытностью… Но мне он ответил совершенно серьезно, ответил так, как будто все было в норме:

— Это хорошо, что вы задумали театр строить. Деревню действительно надо просвещать… Но вот беда, — заметил мой собеседник, помолчав, — денег у нас нет, и мы ничего не можем вам дать…

— А как же быть-то? — растерянно и безнадежно спросил я.

— Ну что же, — тихо и очень спокойно начал заместитель председателя, — если вы ничего не имеете против, то Облискомзап перешлет ваше ходатайство в ельнинскую земскую управу. Им там видней. И деньги у них, возможно, найдутся. А у нас, повторяю, ничего нет. Ну как, согласны?

Я, конечно, согласился, хотя сразу же понял, что мой деревенский театр «провалился» окончательно и, наверно, бесповоротно. Ведь если в области нет денег, думал я, то откуда же они возьмутся в уезде?

В самом невеселом настроении вернулся я домой. А вскоре получил письмо и из ельнинской земской управы. В нем тоже стояло роковое слово «нет». Я был удручен и смертельно обижен.

Лишь спустя несколько месяцев я хорошо понял, что определенно поспешил со своей затеей, что еще не настало время строить в деревнях театры. И мне тогда захотелось написать хотя бы пьесу, которую могли бы ставить деревенские драматические кружки. И, как уже сказано, я начал писать ее.

Был еще закончен только первый акт пьесы, но я уже решил, что назову ее «Переворот».

Первый же акт, или первое действие, как у меня было обозначено в рукописи, я решил прочесть на собрании литературного кружка, который в ту пору существовал в Ельне.

В литературном кружке мне больше всего хотелось услышать, что скажет о «Перевороте» Роза Ковнатор[27], недавно присланная в Ельню на партийную работу. Она тоже бывала на собраниях литературного кружка. Правда, никто из нас не мог сказать, что она пишет — стихи или рассказы — и пишет ли вообще. Но все считали, что эта девушка обладает большими познаниями и, в частности, хорошо знает литературу. Поэтому слушали ее с большим интересом.

Вряд ли сейчас можно восстановить какие-либо подробности выступления Розы Ковнатор по поводу моей пьесы. Но общий смысл его я, по-видимому, помню.

Прежде всего это была критика тех многочисленных и самых разнохарактерных недостатков, которых не могло не быть в «Перевороте». Но потом Р. Ковнатор все же оставила мне некоторую надежду на то, что из пьесы может что-то получиться, если автор исправит уже сделанные ошибки и не допустит новых, когда будет дописывать пьесу.

Ну, конечно, меня похвалили за современную тему пьесы — именно пока еще только за тему, а не за ее выражение. (А я в то время, признаться, путал эти два понятия — тему и ее воплощение в произведении.)

Общее впечатление после собрания литературного кружка у меня все же сложилось такое, что пьесу надо дописать.

3

Все только что сказанное о ельнинском литературном кружке, а также о чтении на его собрании пьесы «Переворот» я написал, когда работал над своими «Автобиографическими страницами». Но когда эти «Страницы» были не только написаны, но уже и напечатаны, мне в руки случайно попал номер ельнинской газеты, в котором помещен отчет как раз о том самом собрании литературного кружка, на котором читалось и обсуждалось первое действие пьесы «Переворот».