На Ельнинской земле

Суть в том, что водяная мельница в Латорах, приносившая большой для того времени доход, принадлежала человеку, у которого был также весьма обширный фруктовый сад, огород, пчельник. И как тут ни рассуждай, но подобное хозяйство нельзя было назвать иначе, чем хозяйством кулацким.

Впрочем, мы негодовали не потому, что владельцем мельницы был кулак — это в те годы встречалось часто, — а потому, что этот кулак-мельник был еще и учителем в местной школе. Подобное «совместительство» воспринималось нами — да и не только нами — как нечто совершенно ненормальное, недопустимое.

За все время, проведенное мною в Зарубинках, я ни разу не слышал, чтобы об учителе-мельнике кто-либо сказал доброе слово. Я не слышал даже, чтобы его называли по имени и отчеству или хотя бы по фамилии. Называли его лишь по прозвищу — Баромей. Мне не удалось тогда выяснить, в чем заключается смысл слова «Баромей». Но звучало это примерно так же, как если бы вместо «Баромей» сказать «Кощей».

Вот этому-то Баромею мы и хотели «насолить», хотя лично нам Баромей ничего плохого не сделал.

Всю дорогу мы шумно разговаривали. Каждый из нас придумывал то одну, то другую «кару» Баромею. Сошлись мы на том, что сначала выкупаемся, а потом незаметно (да и кто нас заметит, если все уже спят?) подойдем к мельнице, поднимем вверх заставки, закрывающие воду; вода хлынет на мельничное колесо, оно начнет вертеться, и мельница застучит, загремит, загрохочет…

— Вот всполошится Баромей, как услышит, что мельница заработала!.. — со смехом сказал кто-то из нас.

— Да он в одних подштанниках выскочит на улицу, — уточнили другие участники «лунного купания». — Как сумасшедший начнет метаться, пока не поймет, в чем дело…

Мы выкупались. Впрочем, мое купание было чисто символическим: я лишь вошел в воду, постоял несколько минут и сразу же обратно — на берег. Василий Васильевич и Иван Сергеевич пробыли в воде дольше, но все же довольно скоро и они были уже на берегу. Они, как и я, оделись и сразу же двинулись в сторону Зарубинок, как будто и не придумывали никаких козней для Баромея, когда шли сюда.

— А как же с Баромеем? — спросил я.

Ответил мне Василий Васильевич:

— Да что же с Баромеем?.. Ведь это же все шутка была. Баромей, конечно, человек нехороший. Но от нашего озорства ничего не изменилось бы… Мы бы только себя показали: вот, мол, какие мы молодцы-удальцы, вот, мол, на что мы способны…

Я уже и сам хорошо понимал всю нелепость нашей «страшной мести» и все же отчасти жалел, что она не совершилась: ведь как интересно могло быть! Впрочем, в конце концов я удовольствовался тем, что мы хотя бы только мысленно, заочно, но все же наказали Баромея.

8

Однажды, собираясь к своим ученикам, которым он давал уроки, Василий Васильевич пригласил и меня пойти вместе с ним по его «приходу», как он говорил иногда в шутку. Расчет у моего учителя был такой: сразу же мы направимся к ученику, который живет дальше всех других; там Василий Васильевич даст ему урок, там же мы и заночуем. А утром двинемся в обратный путь, но уже по такому маршруту, чтобы за день поочередно побывать у всех других учеников и к вечеру вернуться в Зарубинки. Так это все и было. Ночевали мы в доме то ли небогатого помещика, то ли богатого хуторянина по фамилии Гаевский. А утром подругой дороге пошли в обратном направлении.

Такие «походы» (правда, их было немного, всего два или три) вносили известное разнообразие в мою монотонную жизнь. Поэтому я всегда с большой охотой принимал в них участие. Но они отнюдь не освобождали меня от моих каждодневных, чертовски надоевших мне занятий. Я обязательно брал с собой учебники и раскрывал их каждый раз, как только мы где-либо останавливались хотя бы на час или два. Не пропадало и то время, которое мы проводили в дороге. Шагая со мной рядом, Василий Васильевич обычно проверял мои знания. Если на его вопросы я отвечал неверно, он поправлял меня, если знал что-либо нетвердо, он терпеливо и настойчиво добивался, чтобы я усвоил все как следует.

Иногда обычные его объяснения ничего не давали: я все-таки что-то путал, чего-то никак не мог запомнить. В таких случаях Василий Васильевич придумывал самые хитроумные, самые замысловатые формы объяснения, и, смотришь, цель достигалась!

Однажды мы с Василием Васильевичем провели два дня у его родителей в селе Новая Рудня — волостном центре Рославльского уезда. Утром мой учитель предложил мне:

— Пойдем немного прогуляемся!

При этом он сунул себе в карман синенькую тетрадочку, в которую я обычно вписывал незнакомые немецкие слова, чтобы потом их заучивать. И как только мы вышли на дорогу, мой учитель начал проверять, насколько хорошо я запомнил вписанные слова. Оказалось, что многие я знаю отлично. Но были и такие, которые я знал неважно, неверно произносил их, путал с другими словами. Однако я хорошо усвоил и эти слова после того, как Василий Васильевич заставил меня по нескольку раз повторить каждое из них.