На Ельнинской земле

В самом деле, я должен был закончить арифметику (она в сельских школах проходилась не вся, не до конца) и приняться за изучение совершенно неведомых мне и потому особенно трудных предметов — таких, как алгебра и геометрия. А иностранные языки — латинский, французский, немецкий! Их целых три, и все три я должен учить одновременно. Был, конечно, и еще один язык — русский. И по русскому языку предстояло многое выучить, но по сравнению со всем остальным это казалось делом не столь уж трудным. Далее — история, и не только русская, но и древняя! А география? А так называемая естественная история, из которой я должен был усвоить бесчисленное количество сведений о минералах, о металлах, о животных и птицах, о строении человеческого организма и многое-многое другое? Наконец, закон божий. Правда, этот предмет нельзя было считать трудным. Наоборот, он легче многих других. Но я так не любил его, что из моей памяти немедленно испарялось все, что я только что прочел в учебнике этого самого закона божия! Тем не менее надо было знать и закон божий: хоть лоб расшиби, а знай и помни!

Василий Васильевич ревностно следил, чтобы я, по его выражению, не лодырничал, чтобы ни один час не пропадал у меня понапрасну. И однажды мне сильно досталось от него. А дело было так: я знал, что Свистунов ведет дневник; он не расставался с толстой записной книжкой в клеенчатом переплете, похожей на общую тетрадь, но форматом вдвое меньше тетради. Таких книжек он исписал много. Подражая ему, и я завел себе записную книжку и стал заносить в нее краткие записи по разным поводам. В одной из записей я посвятил несколько строк Арише. Когда Василий Васильевич — не знаю, случайно это было или преднамеренно, — прочел мою запись, то сразу же в очень резкой форме начал упрекать меня в том, что якобы я делаю все что угодно, но только не то, что должен делать. И закончил он так:

— Пока ты не сдал экзамены, пока не поступил в гимназию, забудь о своей Арише!.. Ее нет, она для тебя не существует. Понял?!

Я, разумеется, «понял». И Аришу мне пришлось «забыть». Да что Ариша! За все лето я не написал ни одной стихотворной строчки, хотя мне так хотелось иногда «пописать стихи»!

4

Василий Васильевич был прав, когда говорил, что я должен забыть Аришу, что она для меня не существует. Действительно, она таки не существовала для меня, а точнее — существовала не для меня: вскоре после того столь памятного для меня зарубинского лета она вышла замуж. Вышла не за моего соперника Ваню Глагола, которому я когда-то так завидовал, а за кого-то еще, и не куда-нибудь поблизости от отцовского дома, а в другую — Гнездиловскую волость. Эта последняя хоть и граничила с Осельской волостью, но, по тогдашним представлениям девушек, выходивших замуж, все же была уже чужой, если не сказать чужедальней, стороной.

Весть о замужестве я встретил не без огорчения, хорошо в то же время понимая, что поступить иначе Ариша и не могла. Она находилась в том возрасте, когда деревенские девушки уже серьезно думают о женихах. В деревне выйти замуж стремились как можно раньше, чтобы не остаться в вековухах. Девушек, которым едва-едва перевалило за двадцать, в нашей местности открыто и с пренебрежением называли перестарками. Замужество для перестарок было почти уже невозможно. Поэтому и Ариша не стала ждать и вышла замуж сразу же — за первого, кто посватался. А что же я? А я в ее глазах был всего лишь мальчишкой, на которого ни в чем нельзя положиться и ждать от которого тоже нечего. Все это было совершенно правильно. И все же образ девушки то и дело вставал передо мною, и я с большим волнением не раз повторял про себя некрасовские строки:

На тебя заглядеться не диво,Полюбить тебя всякий не прочь:

Вьется алая лента игривоВ волосах твоих, черных как ночь…

Мне казалось, что в своем стихотворении «Тройка» Н. А. Некрасов изобразил такую именно девушку, какой была Ариша. И я совсем не понимал некрасовского «проезжего корнета», который от столь хорошей девушки почему-то все же помчался «к другой». Другая разве могла быть лучше?

Время шло, и я как будто совсем уже позабыл об Арише. Но летом восемнадцатого года — жил я тогда в своей Глотовке — мне однажды очень захотелось увидеться с Аришей. «В последний раз, — думал я. — Но как это сделать?»

И чтобы меня не заподозрили в чем-нибудь дурном, я придумал: придя в ту деревню, в которой живет Ариша, сделать вид, что по делам ходил в Гнездиловский волисполком и на обратном пути зашел. «А впрочем, — решил я, — на месте будет видней: удобно будет — зайду, неудобно — пройду мимо дома».

И я отправился. В деревню я зашел не с того ее конца, который был обращен в сторону Глотовки, а с противоположного. У сидевших на крыльце баб спросил, где живет Ариша. При этом нарочито громко, но в то же время и как бы между прочим сказал бабам, что по делам был в Гнездиловке, а теперь вот возвращаюсь домой…