На Ельнинской земле

Все же оставалось одно слово, которое я никак не мог запомнить, а вернее, не мог удержать в памяти. Этим словом было немецкое варшайнлих (wahrscheinlich), что по-русски значит — вероятно. Вот, кажется, я уже окончательно запомнил это слово, но если через десять — пятнадцать минут Василий Васильевич внезапно спрашивал: «А ну-ка, скажи, как будет по-немецки вероятно?» — я или совсем не мог вспомнить это злополучное слово, или произносил его неверно. И тогда мой учитель решил применить один из своих хитроумных способов объяснения. Способ этот он, вероятно, придумал тут же, экспромтом.

— Ну как же ты, голова садовая, не можешь запомнить? — начал он. — Ведь это же совсем просто, надо только вдуматься и чем-то приметить это слово. Давай попробуем так: слово варшайнлих разделим на три части. Первая часть будет — вар. Но ты давно уже знаешь, что вар (war) — это прошедшее время от глагола быть (sein), то есть по-русски вар означает —

был или была. Запомни это. Теперь пойдем дальше. Вторая часть слова варшайнлих произносится как шайн (shein). Ну а теперь скажи мне, как по-немецки сказать свинья?

— Швайн (Schwein), — ответил я.

— Ну вот видишь, — продолжал Василий Васильевич, — вторая часть слова варшайнлих произносится почти так же, как и свинья (Schwein). Надо только от свиньи отбросить букву «в», чтобы было шайн,

а не швайн. Разве это так уж трудно запомнить? Наконец, третья и последняя часть слова варшайнлих будет — лих. Лих, как ты давно уже знаешь, есть сокращенная форма русского слова лихой. Но в данном случае мы употребим это слово не в мужском роде, а в женском, то есть — лихая. И вот смотри, что у нас получается: вар — была, шайн — свинья (но без буквы «в»),

лих — лихая. А все вместе составляет фразу: была свинья лихая. Запомнить эту фразу ничего не стоит. А раз ты ее запомнишь, то будешь знать и слово варшайнлих.

И действительно, когда после этого Василий Васильевич спрашивал меня, как-де по-немецки слово вероятно, я моментально вспоминал «была свинья лихая», «переводил» эту фразу на немецкий язык и безошибочно отвечал: варшайнлих.

С тех пор прошло почти пятьдесят пять лет, я успел перезабыть многие сотни немецких слов, которые когда-то знал, но слово варшайнлих я помню отлично.

Не таким сложным и замысловатым способом, но все же очень по-своему объяснял Василий Васильевич, что такое отрицательная величина. Это было, когда я только что начал изучать алгебру и никак не мог представить, как понять число, ну, скажем, минус пять. Он мне сказал тогда:

— Предположим, у тебя в кармане есть пять рублей твоих собственных денег. Это будет число — плюс пять. А минус пять — это значит, что у тебя не только нет пяти собственных рублей, но ты еще должен заплатить пять рублей мне. В этом случае можно сказать, что у тебя в кармане имеется минус пять

рублей.

Объяснение, может быть, и элементарное, неточное, но все же оно очень помогло мне составить представление об отрицательных величинах, освоиться с ними.

Учителем Василий Васильевич был первоклассным. Даже те ученики, которых обычно считают неспособными, учились у него хорошо.

9

После того как Василий Васильевич обошел весь свой «приход», побывал у всех своих учеников и мы находились уже верстах в восьми от Зарубинок, он неожиданно предложил мне:

— Тут недалеко живет один поэт. Хочешь, зайдем к нему?

Не знаю, когда и из каких источников Василию Васильевичу стало известно об этом «одном поэте», но он уже был осведомлен даже о том, что зовут поэта Яковом, а фамилия Макалинский и что у него есть своя книжка.

Я сразу же согласился, потому, что, по моим соображениям, не всякому дано встретиться «с живым поэтом». И раз представляется такой счастливый случай, то его никак нельзя упускать.

И мы, свернув с дороги, пошли искать тот «поэтический уголок», где живет пока еще неизвестный мне поэт Яков Макалинский. А в том, что уголок должен быть действительно «поэтическим», красивым, живописным, я нисколько не сомневался.

Я в то время не считал уже, как это было со мной в сельской школе, что все поэты давно-давно умерли и что новые еще не появились. Наоборот, я понимал, что «живые поэты» есть, о чем можно было судить хотя бы по газетам и журналам, где изредка печатаются стихи. Однако же я не знал ни одного из них ни по стихам, ни хотя бы только по фамилии. Мне были неизвестны даже такие крупные поэты, как Александр Блок, Валерий Брюсов, Иван Бунин, не говоря уже о других. Поэтические сборники до деревни не доходили, а в школьные программы, в том числе и в программы гимназий, современная литература не включалась. Вот почему встреча с настоящим поэтом, каким, по моим соображениям, был Яков Макалинский, потому что у него уже есть своя (настоящая, печатная) книжка, казалась мне крайне интересной, даже знаменательной.