На изломе алого

Отец благодарит коллегу, уводит его на кухню пить чай, а я впадаю в какое-то странное состояние. Внутри меня мысли вращаются в диком хаосе, и я отчаянно пытаюсь выстроить логическую цепочку. Начинаю вдруг метаться по комнате, боясь упустить из виду что-то важное. Понимая, что мы уже что-то упустили…

Тарханова не убили. Он жив. И, возможно, раны нанесла Алька. А ели это так, значит, она жива, но вот в порядке ли? Вряд ли такой, как Тарханов, оставит нападение без внимания. Хотя скорее уж защиту. И с какой целью он ее держит? И он ли? Генрих Вишневский ему точно не по зубам, но Саша Шевцова была его ученицей и жила у художника. А для многих и не только ученицей. Он к ней привязан.

Так на кого же работает Тарханов? На кого?

Господи, я должен понять. Должен!

Видимо, звезды сошлись, а может, сжалились надо мной. Я бродил по городу, как чумной, обдумывая новость о Тарханове, не находя себе места, мучимый поиском ответа.

На широкую вывеску наткнулся случайно. Это сторона жизни никогда не касалась меня, и я не замечал. Жил музыкой, группой и мечтами об Альке. Был далек от настоящего мира живописи.

Поразительно, как никто не связал нити.

Частная художественная галерея «Shkuratov Gallery of Art». Небольшое помещение в самом центре города. Неяркая стальная вывеска, стильный фасад и панорамные окна. И не заметил бы, но ноги сами остановились, и что-то словно притянуло взгляд.

Шкуратов. Галерея. Картины.

Галерея. Картины. Генрих Вишневский.

Вишневский. Шкуратов… Тарханов.

Алька!

Сознание померкло. Я вцепился рукой в дверную ручку и не смог отпустить. Не сразу вошел внутрь на негнущихся ногах. Тело горело, виски и ладони взмокли. Прохлада пустого зала, глоток холодного, кондиционированного воздуха… и сердце колотится как безумное, а взгляд жадно рыщет по залу, словно мой Алый может быть здесь.

Алый…

- Здравствуйте, молодой человек!

Женщина лет сорока. Вышла из-за овальной стойки администратора, застучала каблуками навстречу. Ну да, я и сам не заметил, как прошел за ограждение.

- Спасибо, что посетили нас, - вышколено улыбнулась. - Вы какую именно экспозицию пришли посмотреть? У нас как раз проходят выставки картин художников Мясоедова Станислава и Софьи Устиновой. Пожалуйста, направо Красный зал, налево – Белый зал. Оба художника выпускники нашей Академии и работают в жанре реализма. Правда у Мясоедова вы можете увидеть также работы, где он экспериментирует с другими стилями. Сюрреализм, Кубизм – это всегда очень интересно!

Я рассчитываюсь за вход и насилу выдерживаю проход по залу. Женщина говорит, говорит… Мой голос застревает в глотке.

 - Скажите, у вас есть картины Вишневского?

- Генриха Соломоновича? – экскурсовод останавливается и поворачивается ко мне. Вздергивает бровь, пока мое терпение утекает сквозь пальцы. – К сожалению, нет, молодой человек, - разводит руками. – Генрих Вишневский известная личность, Мастер с большой буквы. Нашей галерее было бы за честь представить его работы городу. Однако сейчас, насколько мне известно, часть картин выставлены для обозрения в одной из галерей искусств Вены, и вряд ли в скором будущем попадут к нам. Да-да, я понимаю ваш интерес, - она вдруг грустнеет и вздыхает. - Такая знаменитость, художник мирового уровня, и такая ужасная судьба.

- А разве он умер?

- Ох, что вы! - женщина прикладывает ладонь к груди. - Мы все надеемся, что нет! Но что может быть страшнее неизвестности?

Мои руки сжимаются в кулаки – мне ли не знать?

- А Шкуратов он… тоже художник? – как же трудно казаться нормальным, но я пытаюсь. - Я прочитал фамилию на вывеске. Не помню такого.

Дама вновь преображается в лице. Растягивает губы в улыбке и продолжает проход по залу.

- Геннадий Львович? Увы, нет. И это большое огорчение для всех нас. Человек с таким богатым внутренним миром, с такой любовью к картинам и чувством прекрасного, просто обязан был родиться талантливейшим художником! Но, увы! Нет, он не художник, однако прекрасно разбирается в живописи. Даже я, искусствовед в третьем поколении, иногда поражаюсь его знаниям и эрудиции. Он преклоняется перед талантом нашего земляка Генриха Вишневского и его едва ли не больше всех волнует судьба Мастера. Я помню, как он всегда мечтал приобрести в коллекцию его работу…

Больше я не слушал. Заставил себя спокойно выйти из галереи, чтобы не привлечь внимания, прошел пару домов до сквера, и на этом терпение оборвалось.

- Савин, какого черта! Восемь звонков! Тебе не пришло в тупую башку, что если я не отвечаю, то, возможно, сижу на нужнике…

- Витька, заткнись! – нет времени и желания слушать вопли друга, и я обрываю его. - Мне необходимо оружие, - сообщаю. - Срочно! Знаешь, где можно купить?

- Чего? – на том конце сотового повисает пауза. – А ну повтори?

Я рычу в трубку.

- Оружие, мать твою! Расчехли мозги, Артемьев! Мне кажется, что я нашел Альку и Вишневского! Рыжий, соображай!

Я рассказываю ему обо всем. О коллеге отца, о Шкуратове. Он внимательно слушает, но уверенно перебивает, когда я договариваю: «Я хочу выследить их. Ненавижу сволочей! Мне нужен адрес и оружие! Срочно!».