На край любви за 80 дней

– Я буду искать их каждую свободную минуту. Хотелось бы хоть как-нибудь им помочь.

Она задвигает стул и спешит к двери.

Марго принесла на ужин бутылку саке, которую оставляет нам, заявив, что ей пора на боковую.

– Я практически не пью, – чопорно заявляю я.

– После Порт-Саида? – невозмутимо спрашивает Доминик.

– В Порт-Саиде никто не пьет, – со знающим видом говорит Марго. – Мусульманская страна.

Я смущенно отвожу взгляд.

– Там осталось две капли, – продолжает Марго. – Допивайте.

Когда она уходит, Доминик разливает содержимое бутылки по стаканам.

– Ничего себе, две капли, – замечаю я.

Доминик стучит стаканом по моему.

– За наш последний океан, – говорит он.

Ну как за такое не выпить?

– Тебе какой город больше всего понравился? – спрашивает Доминик, откидываясь на спинку стула.

Я задумываюсь. Мой собеседник отпивает саке и подмигивает.

– Мне – Париж, – слегка охрипшим голосом произносит он.

– Да, красивый город, – соглашаюсь я, вспоминая разбитый «Кэнон» и гонку по подземным туннелям.

– А я поднимался в секретную комнату на самом верху Эйфелевой башни, – говорит он. – Ты ее видела?

Я отхлебываю саке, моментально ударяющее в голову.

– Нет, только слышала.

Доминик достает телефон и показывает несколько снимков: захватывающий вид города с высоты птичьего полета, небольшой стол, накрытый к обеду. Тарелки с золотыми каемочками, отполированное до блеска столовое серебро, восхитительный букет гербер в вазе.

– Да, живенько, – хвалю я. – Ты был там в солнечный день?

– Нет. По-моему, даже шел дождь.

Я вспоминаю: в тот день действительно было пасмурно.

– А почему все такое ослепительное?

– Не знаю… наверное, это приходит с опытом, – говорит он, осушая стакан.

Проведя пальцем по экрану, Доминик находит мою ленту.

– Нет! – тянусь к телефону я.

– Что здесь такого? Я хочу посмотреть твои работы.

– У меня э-э-э… другая эстетика, – поспешно говорю я.

Он начинает листать мои снимки.

– Гм… понимаю… Больше черно-белого. Все такое темное, блеклое.

– Мои снимки не темные и не блеклые, – защищаюсь я. – Скорее…

Выпитое саке мешает подобрать слова.

– Мрачные? – улыбается он.

– Ты издеваешься?

– Нет, – качает головой Доминик. – Я правда хочу понять.

– Честно говоря, я как-то не задумывалась, – пожав плечами, признаюсь я.

– Так не бывает. Это твой выбор.

– Наверное, ты прав. Просто монохром всегда казался мне… интереснее… фото получаются… более атмосферными, что ли.

– Но они же темные, ты к этому стремилась?

– Темные?

Я наклоняюсь вперед, обеспокоенная собственной реакцией на критику.

– Ничего не темные. Просто неприкрашенные. Острые. Это социальные высказывания.

– Вот как? Теперь понятно.

– А по-твоему, я делаю это для удовольствия? Естественно, я пытаюсь что-то сказать.

– И что именно ты пытаешься сказать?

– Ты хочешь, чтобы я вот так в двух словах объяснила? Каждый снимок говорит о чем-то своем. Это кусочки моей жизни. Кто я, откуда.

– Да, ты права, – соглашается Доминик. – Невозможно несколькими словами описать всю свою работу. Давай ты объяснишь на примере. Например, вот этот снимок?

Он протягивает мне телефон, выбрав фото, на котором изображен водяной бак на крыше здания через дорогу от нашей книжной лавки.

Я поднимаю глаза.

– Это один из самых ранних снимков, с тех пор я существенно выросла. Теперь у меня значительно больше подписчиков.

– У меня тоже, – криво улыбается Доминик. – На этой неделе произошел гигантский скачок, не знаю почему. Но я говорю не о цифрах, а о самих фотографиях. Просвети меня. Что ты хотела этим сказать? Это было во время дождя?

– Ясное дело. Я люблю снимать нью-йоркские крыши. Это совершенно другой мир. Туда ставят всякие обыденные вещи – баки для воды, кондиционеры, но там я ощущаю свободу – не так, как на улице.

Его выражение меняется, и я не могу понять, что он думает.

– Да, ты права. Это многое объясняет.

– Что ты имеешь в виду? О чем мы вообще говорим? Ты хочешь понять меня, глядя на мои фотографии?

– А если и так?

Его ответ настолько поражает, что я теряюсь. Не зная, что сказать, допиваю саке и ловлю себя на мысли, что не отказалась бы от еще одного стаканчика.

– А ты можешь выбрать что-нибудь сама? – спрашивает он, помолчав с минуту. – Может быть, твою любимую?

Я беру телефон и начинаю прокручивать свою ленту.

– Думаю, это глупо. Чтобы узнать человека, надо с ним разговаривать, общаться. А не рассматривать его работы.

– То есть ты считаешь, что твои работы не отражают твой внутренний мир?

Я отрываюсь от экрана и бросаю на него свирепый взгляд.

– Разумеется, отражают. Но не весь.

Я останавливаюсь на одном из недавних фото.

– Что ты скажешь об этом?

Мы оба соблюдаем осторожность, следя за тем, чтобы лицо Сумайи не появлялось в инстаграме, но на фото общий план: беженцы на «Вахаш Махате» сразу после спасения.

– Я уже его видел, – тихо говорит Доминик. – Ты убрала хэштег.

Я опускаю снимок.

– Видишь ли, я стараюсь учиться на своих ошибках.

– Ты права. И мне очень нравится это фото.

Один-ноль в пользу Роми!

– Благодарю, – самую малость заплетающимся языком говорю я.