Читаем На край любви за 80 дней полностью

На край любви за 80 дней

Женщина заключает внезапно смутившуюся Сумайю в крепкие объятия. У меня в глазах туманится от слез. Отвернувшись, чтобы дать им возможность побыть наедине, я замечаю, что Ник тоже вытирает глаза. Мне становится чуточку легче: не одна я такая плакса.

Отпустив племянницу, тетушка Нкруна протягивает нам визитки своего салона. Доминик улыбается.

– Десять процентов скидки каждому, – говорит она и с улыбкой поворачивается к Нику.

– Твою прическу надо подправить, дружище.

– Не может быть, ее делал выдающийся мастер, – смеется он.

Сумайя смущенно улыбается. Мы проходим мимо тотемного столба, охраняющего всех путешественников, и садимся в маленькую белую машинку.

Заходит солнце; Нкруна везет нас к себе домой в соседний Суррей на сомалийский праздник. Скоро мы подъезжаем к дому, обвешанному флажками и вымпелами. Несмотря на дождь, все выглядит весело и празднично. Не успевает Сумайя выйти из машины, как ее окружает целая толпа доброжелателей, высыпавших из дома Нкруны.

Обед – настоящее пиршество. Каждый из присутствующих принес что-то вкусненькое. Разнообразные запеканки, жаркое из баранины, рис с орехами и изюмом, лапша с курицей. Пряные, сладкие ароматы накладываются друг на друга. Стол уставлен высокими стопками лепешек, салатами из огурцов и помидоров, вареными яйцами, всевозможной сладкой выпечкой, включая огромнейшую коробку пончиков «Тим Хортонс». Все возбужденно переговариваются на сомалийском, английском и еще каких-то незнакомых мне языках.

Сумайю торжественно усаживают во главе длинного стола, а нас с Ником – по левую и правую руку от виновницы торжества. Правда, такая расстановка существует недолго: все двигают стулья, чтобы оказаться поближе к девочке, услышать новости о ее родных местах и о путешествии. Ника так часто хлопают по спине, что он выйдет отсюда с синяками, а моя рука онемела от дружеских рукопожатий. Я уже бессчетное количество раз повторяла историю о своем падении.

Позже, за тарелкой салата из сорго с лепешкой, Нкруна рассказывает нам свою историю. Она провела детство в лагере в Эритрее.

– Отец и оба брата погибли, – вспоминает она, – а мы с матерью накопили денег, чтобы контрабандисты взяли нас на судно в Малайзию. Нас там почти не кормили, а вода была ужасная. Мать умерла на шхуне.

Ее голос прерывается.

– А сколько тебе тогда было лет? – спрашивает Доминик.

– Тринадцать, как Сумайе.

– Мне четырнадцать, тетя, – поправляет ее Сумайя, проходя мимо с куском лепешки в одной руке и пончиком в другой.

Услышав голос племянницы, Нкруна выпрямляется.

– Да, детка, – бодро произносит она.

Когда Сумайю уводят новые подруги – две сверстницы с айфоном, – Нкруна поворачивается ко мне. В ее глазах блестят слезы.

– Я добралась до Гонконга и построила там свою жизнь. А в двадцать девять лет приехала сюда. Я хочу избавить Сумайю от трудностей, через которые прошла сначала в Азии, а затем здесь, став новой эмигранткой.

Она опускает глаза, тяжело сглатывает и берет нас с Домиником за руки.

– Не знаю, как благодарить вас за то, что вы сделали для дочери моей сестры. Здесь ей ничто не угрожает. Скоро все ужасы, которые она пережила, будут казаться ей дурным сном.

Доминик подается вперед и упирает руки в колени, забыв о тарелке с едой.

– Моя мама тоже эмигрировала с Самоа на Гавайи подростком, – говорит он, – и никогда не рассказывала о том, как жила до встречи с отцом. Разве что о еде.

Он мечтательно улыбается.

– Если понадобится помощь, только скажите. Моя мама тоже готова помочь.

Хочу предложить свою поддержку, но Нкруна берет руки Доминика в свои и смотрит ему прямо в глаза.

Я вспоминаю женщину в индийском поезде и замолкаю. Сейчас время не говорить, а слушать.

– Последние лет двадцать мы с сестрой хорошо зарабатываем, – с гордостью говорит Нкруна. – Нам повезло – у нас есть профессия и силы, чтобы много работать. У меня свой салон здесь, а у сестры – в Этобико, недалеко от Торонто… Мы и так перед вами в неоплатном долгу, – добавляет она, повернувшись ко мне.

– Уверена, что Сумайя справилась бы и без нас, – говорю я, и Ник согласно кивает. – Эта девочка – крепкий орешек.

В то же мгновение за спиной раздается голос Сумайи. Она усадила всех моложе двадцати лет под стенку в гостиной и вместо микрофона держит в руке расческу.

– Думаете, вы знаете, что такое дождь? Нет, вы не знаете, что такое дождь. Вот я видела дождь…

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – смеется Нкруна. – Когда Сумайя была маленькой, я заплетала ей волосы и говорила, что для нее нет ничего невозможного. В то время я думала о простых вещах: уютный дом, семья, карьера. Но это?

Она качает головой, мы чокаемся чашками со сладким сомалийским чаем и молча пьем за этого замечательного ребенка.