На краю государевой земли

Прежде чем Тухачевский успел покинуть Москву, уже был запущен механизм государевой машины. Из приказов по городам полетели грамоты, а следом за ними отправились князь Фёдор Хилков и дьяк Василий Яковлев до Переславля-Залесского. Потом им предстояло ехать до Ярославля, далее по Сухоне и Вычегде, затем через Кай-городок и Урал до Тобольска, тем обычным путём по рекам, каким ездили в Сибирь. Им надо было собрать с двенадцати городов царёву повинность: по 10 лат с города, по 10 шишаков, мушкетов, и всего того, что потребно было войску Тухачевского. Всё это доставить в Тобольск и отдать Тухачевскому по росписи. Для похода Яков запросил из Тобольска 300 боярских детей и казаков и 100 служилых татар. Он брал и с Тары 100 человек, ещё 200 служилых обязана была поставить ему Тюмень. А в Томске, когда он туда прибудет с войском, его должны были ждать 200 человек, готовые к дальнему походу. Велено было присоединиться к нему также небольшому числу служилых из Кузнецкого острога, всего 20 человек, и 50 из Красноярска уже на пути в Киргизскую землю. Князь Борис дал добро и на то, чтобы Тухачевский сам определил место, где поставит острог. Лишь бы то место было крепкое и прибыльное государевой казне. По совету Якова же был принят маршрут похода и время выхода из Томска: мимо Кузнецка, далее через Чойские горы, по последнему зимнему пути, когда киргизам на конях некуда будет бежать, как то советовал ему Федькин отец, старый сотник.

Государевым указом Якова назначили вторым воеводой на Тару, к Василию Чеглокову, и ему следовало отправиться из Москвы сразу же за князем Хилковым. Приехав же на Тару, он должен был принять по описи город от Фёдора Борятинского. По новой должности, воеводской, он получил и солидную прибавку к своему окладу: ещё 200 четей поместной земли, и этим обрадовал Аксинью. А перед самым отъездом он снял для своих домашних новый двор, в два раза больше прежнего.

В тот год как раз происходила смена воевод по всем сибирским городам. И в Сибирь один за другим потянулись длинные санные обозы с припасами и холопами. Новые воеводы ехали с семьями, тащили за собой кучами родственников, чтобы там расставить их на прибыльные места, где был погуще сибирский нажиток. И такие их переезды обычно наполняли города, села и ямы стонами и проклятиями по всему сибирскому тракту, вдоль пути следования воеводских обозов. И мало отличались они от переезда того же князя Михаила Темкина-Ростовского, когда тот, едучи на воеводство, только в одном яме на Сухоне доправил силком сверх положенных ему 20 подвод, ещё 16 на себя, да кормовых денег сверх того на 60 своих дворовых. А за ним проследовали обозы князей Фёдора Борятинского, Андрея Волконского, Данилы Гагарина, стольника Бориса Пушкина и других воевод. И они ни в чём не уступали тому же Темкину-Ростовскому, отличившемуся на Устюге Великом. Тот ночью, по пьянке, вместе со своими холопами, ломал у горожан ворота, грабил дворы, бил посадских и их жён чеканами и плетьми. И в городе, как при нашествии татар, среди ночи набатно ударили во все колокола... И обошлись те «проводы» государевых воевод только одному яму в 68 рублей. Такие деньжищи тот же Федька Пущин не получил бы и за восемь лет тяжкой службы. А до воеводских обозов прошёл этап «переведенцев» из 500 холмогорских стрельцов с семьями, которых посылали на службу в Тюмень. И они по дороге опустошили Сольвычегодские посады и деревеньки. Да по каждому году шли ещё в Сибирь этапы ссыльных. Так что посадские и крестьяне, заслышав об очередном этапе или смене воевод, тут же отравляли малых, девок, жён и скот по деревням и заимкам, подальше от сибирского тракта, чтобы они пересидели там, пока не схлынет поток служилых государевых людишек.

В Таре, на воеводстве, Яков, должен был задержаться только на время, на недолго, пока не соберёт там всех ратных, в тот же год летом. Поэтому он и не тащил за собой семью, как обычно делали воеводы, когда уезжали на место службы в Сибирь.

Аксинья же так и не привыкла к долгим расставаниям с ним за всю их совместную, дёрганую кочевую жизнь. Всё равно каждый раз проводы были нелёгкими, с надрывом. Она знала характер мужа, его нетерпение ко всякому лживому делу, и опасалась, что из-за этого он где-нибудь попадёт в беду. А сейчас к тому же у неё было предчувствие, что он уезжает надолго. Двумя годами тут не обойдёшься, как уверял он её.