На краю государевой земли

Прошло три года. По зимнему пути, по реке, в конце марта 1614 года в Томский городок прикатил промысловик Евсейка. Мужик был могучий, пил и работал за двоих, откуда родом — не сказывал, а вот привёз он с собой холопа Изотку и здоровенного дикого кота макуйли. Где он раздобыл такого дикаря, про то помалкивал, но не скрывал, что теперь, с котом-то, все соболи будут его... Таких котов в этих краях никто не видывал: с рыжими баками, круглыми ушами и длинной шерстью, как раз по здешним морозам; а ноги толстые, короткие, совсем как у киргиза. Куда такому-то, судачили в остроге, по деревьям лазить. Вот разве что по норам — тут хорош... Евсейка был силён и дремуч, а уж Изотка с лихвой взял над ним. Да и кот был под стать им: день-деньской сидит в избе, как иная бабка-приживалка, спину выгнул горбом, глядит зло — попробуй только тронь.

На весенний промысел они опоздали, до следующего, осенью, было далеко. И они, заняв избёнку, что стояла на отшибе, зажили в ней втроём. И что там была за напасть, но Евсейка побил как-то Изотку. Раз, потом другой... И заимел Изотка на хозяина тайну: думал, думал как бы проучить его, да чтобы самому остаться в сторонке. И набрёл он на задумку: стал отлавливать пташек и живых скармливать коту. А потом он посадил его в клетку и давай морить голодом. Кот аж обезумел от такой разгрузки.

Держал, держал он его в клетке, а затем ноченькой-то и выпустил...

Евсейка же свистел по ночам горлом, руладами исходился, как иная пташка... Кот и пошёл на этот свист — и хватанул его, да по самой яремной... И так, что Евсейка только ножками взбрыкнул.

Изотка, обстряпав дело, стал высаживать кота из избёнки. А тот, вкусив крови, завизжал, запрыгал, страх божий!.. Заметался чёртом по избёнке: снуют, мечутся два вражьих огонька, фыркают, как бесы, да на стенку, на потолок, да на Изотку, на Изотку-то, полосуют его когтями...

У Изотки сердечко угаром зашлось, поджилки взбрякнули.

— Брысь!.. Иуда!.. Ой! Ах!.. Чёрт!..

— Фыр-р!.. Мяу-мяу-у!.. Хр-рр!..

— Караул — режут! Помогите! — завопил Изотка.

А куда там — помогите, коль избёнка-то — в ряду крайняя.

Кот же пометался, покуролесил в избёнке и, словно домовой, сиганул в прорубленное оконце, на крышу, и был таков.

И стал он безобразить с того дня в острожке по ночам. Всех местных котов разогнал по тайге, иных же совсем загрыз. Собак запугал до смерти: на медведя ходят, а кота испугались, жмутся к людям. Не собаки стали: тьфу ты! Как с такими теперь идти в тайгу-то?

Мужики по ночам не стали спать, особливо спьяну, когда в храп тянет. Кот-то может залезть в дымоход, или ещё в какую-нибудь щель, как домовой, протиснется. Измучились от недосыпа, днём шатает без бражки... Ловили его. Да умён оказался кот, не в пример мужикам. А уж хитёр. Днём — ни-ни, только по ночам, да так жутко выводит, хоть на стенку лезь. И всё вокруг избёнки Евсейки шныряет и как будто плачет над Евсейкой, над своим хозяином... А где отсиживается днём, под каким амбаром или конюшней?.. Никто не знает...

И не выдержали в острожке. Первым из него ударился в бега Изотка: только пятки сверкнули. Знал ведь, сукин сын, какого зверя-то вызверил... По Оби побежал, за Камень, на Русь.

И стал острожек вроде бы пустеть. Иные, кого раньше по воеводской посылке, за ясаком там или ещё куда-нибудь, из острожка и не выгонишь, сейчас сами навострились, согласны были идти походом хоть на киргиз, только бы подальше от кота. Извёл, «Вражина», всех извёл. Воевода задумал было уже и на Москву отписать: просить у государя совета... Затем одумался, отставил, смекнув, что его тут же отзовут с воеводства. А как отсюда, с прибыльного соболиного края, раньше времени-то сниматься? То же себе в убыток... А тут ещё кот...

Бабы на мужиков: «Мужики вы или нет?! Он же не медведь, не волк!»...

А сами того — худеть стали.

— Да то ж не совсем кот, — со смыслом качали головами мужики.

Дарья на Федьку: «Ты не шастай вечером, по темноте-то!»

— Он по амбарам лазит, — выдал Васятка Федьку. — Кота ловит...

Федька метнул на него устрашающий взгляд и украдкой показал ему кулак.

— Я те половлю! — зашлась Дарья в крике. — Мужиков запугал, а ты — туда же!

— Мамка, я знаю, где он отсиживается днём-то, — засопел, обиделся Федька.

— Он отсидится тебе — по роже!..

Короток ещё день, короток. Но с каждым днём солнце поднимается всё выше и выше над горизонтом. Уже и пригревает. Правда, донимает сырость. Но ранняя весенняя пора проявила себя уже во всю, хотя, без сомнения, ещё будут и морозы.