На краю государевой земли

Казаки и татары остановились, затоптались на месте за щитами: ни туда, ни сюда. Из крепости летят стрелы, в ответ на свист стрел бухают самопалы туда, где мелькают за сугробами чёрные башлыки. Скок! Ударил — спрятался, скатился за брёвна, за сугроб. Не видно, не достать, не двинуться вперёд: они уже на прямом выстреле из лука... Не подставляй грудь, не то ударят десятком оперённых, калёными. Глядишь, врежут и кремешком, а то достанется и рыбьим или костяным наконечником, да всё туда, куда не надо...

Яков задёргался, занервничал, оглядывая своё невеликое войско. Затем он выхватил из рук у какого-то татарина лёгкий кожаный щит и, прикрываясь им от стрел, добежал до Харламова.

— А ну, Остафей, давай своих! Не жмитесь к доскам, что к бабам на полатях!

И они пошли по сотням: ругались, уговаривали, подталкивали, помогали тащить вперёд щиты, бодрили, смеялись над засевшими за щитами.

— Не прячься, не прячься! Достанет...!

И войско Тухачевского снова зашевелилось и двинулось к стенам. Ещё на сажень, на шажок, чуть-чуть!..

— Не надо! Не надо назад!..

— Яков!.. Яков! — снова сунулся к нему Федька, зацепился за какие-то кусты: острые, колючие, обглоданные, торчали из-под снега... Ну, точно — зайцы обкорнали...

Он споткнулся, упал, заляпал лицо снегом, вскочил, подбежал к нему.

— Яков, колмаки! На подходе! Ивашка донёс! Конные, с тыщу! А то и более! Аблайгирим пришёл!

— Кончай ныть! — прихлопнул Тухачевский ему рот ладошкой, чтобы не услышали другие, шепнул: — Пошли к Важенке... Живо!

Хоронясь от стрел, перебегая от щита к щиту, они добрались до Карташова.

— Важенка, поставь за щитами Бурлака, а сам беги с казаками навстречу колмакам! Останови, задержи, не пускай сюда, пока не возьмём Тарлавку! Не то зажмут с двух сторон, да ещё конными-то, — худо будет!.. Скорей, скорей!.. Да, вот Фёдора возьми с его казаками! — показал он на Федьку, который переминался нетерпеливо рядом, готовый бежать куда угодно, только бы не сидеть тут, за этими чёртовыми щитами.

Карташов и Пущин убежали к казакам. И там, слева от сотни Тухачевского, зашевелилась вся масса атакующих: поползли, задвигались, одни сменяли других... Сзади подтянулись, замелькали башлыки джагатов Бурлака.

Подтащили ближе на санках и пушки, пристроили прямо напротив ворот городка. Пушкари изготовились, ожидая сигнала Тухачевского, замерли над казёнками жагры, зашипели, с треском рассеивая искры.

Яков сорвал с головы ушанку и махнул ей пушкарям.

Пушчонки рявкнули, изрыгнулись огнём, ударили по воротам железными ядрами. Снова засуетились пушкари... И ещё раз дымом и гарью опалило ворота строптивого городка. А под шум и грохот вперёд рывком скакнули щиты, за ними казаки и татары Бурлака... Совсем близко ворота, но всё ещё крепки, на запорах. Но уже летят от них щепки, раз за разом, от залпов. Вот-вот рухнут...

— Подойти бы поближе, да подложить под стену два лагуна с порохом, да запалить бы! — громко забормотал Яков.

— Не подпустят! — запыхтел Харламов рядом с ним в снегу.

— Пали, ещё, ещё! — завопил Тухачевский пушкарям. — До разрухи, до разрухи!

А те упарились и взмокли, сбросили на снег шубы и сермяги. Тасуются и бегают они подле раскалённых стволов, подкидывают и подкидывают лопатами снежок на них. Он шипит на жерлах, уходит паром... И снова жагра туда, к казёнке: прижал, отскочил, зажал уши... Опалило, дохнуло гарью, громом оглушило, метнуло снежной пылью по глазам. А санки, подпрыгнув, дёрнулись назад, ударили кого-то по ногам и сшибли. И тут же вскрик!.. «Не лезь! А лезешь — так крутись! Гляди на все четыре стороны!»... Сомнут и покалечат!..

Всем жарко, тяжко, но тут же и весело, а в голове темно и тупо...

От ворот уже летят щепки, но они ещё висят на чём-то. И качаются, качаются. И никого не видно: ни у ворот, ни за ними, ни за валом, где лишь белеет снег...

Тухачевский снова замахал пушкарям ушанкой: «Стой!.. Стой!»

У пушек перестали метаться. И на округу упала тишина и загудела, отдаваясь в голове ушедшей канонадой.

— Вперёд, за мной! — закричал Тухачевский и бросился из-за щита к воротам с саблей в руке. Мельком заметил он, как повыскакивали из-за щитов тёмные фигурки и покатились рядом, сбоку, сзади, впереди него по снегу. И всё туда, к воротам, разбитым. Уже качаются они на ветру. Вот-вот, глядишь, и упадут... Нажать, ещё нажать — и упадут!

Ворота задержали штурмующих на какую-то минуту. Их раскачали всей массой и сорвали с петлёй... Они рухнули, обнажили городок. В суматохе кого-то придавили... И вскрикнул он... А там, в городке, сновали, бегали, мелькали тени. Испуг и страх везде, и вопли о пощаде. Но тут же навстречу им стрелы! Да жиденько: тук-тук... Одна, две!.. «Ах! Вы так!»... А Тарлавкины джагаты бегом туда, куда уходил с малым числом нукеров и сам мурза: строптивый, вольный, из последних вольных... И там, через ров, забитый снегом, мурза пошёл верхом по щитам из досок. За ним ещё и ещё: десяток, его нукеры... Щит проломился. И рухнул в ров один нукер, за ним другой... Из снежной глубины они полезли, срываются обратно... А кто-то кинулся назад — и угодил под сабли казаков...