На краю государевой земли

Васька, по привычке уже, стал жевать усы, что лезли сами собой в рот, жёсткие и белёсые, выгоревшие под солнцем. Напустив на себя строгий вид, он нахмурился, как обычно делал воевода, князь Пронский, поскрёб волосатой рукой под рубахой и показал пальцем брату на пришлых: «Иван, останься здесь, с этими, с ветру!»

Затем он важно, вперевалочку, худой, с плоским задом, прошествовал в избёнку. Там он накинул на себя сермягу и снова вышел во двор, подцепляя на ходу к поясу саблю. За ним из избы выкатилась Настюха. Увидев гостей, она ойкнула: «Ой, ты, мамочка!» — испугалась, затрясла толстым задом на месте, неуклюже разворачиваясь, хотела было шмыгнуть обратно в избу, но столкнулась в дверях с Нюркой и Катькой...

А Васька пошёл степенно к лошадям, волоча ноги и покачиваясь, в мягких кожаных, без каблуков сапогах. Он взнуздал буланку, лихо вскочил в седло, строго бросил пришельцам: «Тут сидите!» — и трусцой дёрнул в сторону города.

Назад, к своей заимке, он вернулся с боярским сыном Пересветом Таракановым и десятком служилых, одетых в «цветное платье» по случаю прихода послов.

Пересвет переговорил о чём-то с послом, всё через того же Енечку, и сел на коня, собираясь уезжать с гостями в город.

— А что мне-то делать? — спросил Васька его, обескураженный, что у него уводят посла, показав тому всей этой вознёй, что он, Васька, тут ничто, всего-навсего какой-то конный казачишка, хотя и живёт при «киргизской дороге»... И зачем ему она, эта дорога, если его вот так позорят всякий раз.-

Но Тараканов лишь махнул рукой, дескать, не лезь, не до тебя.

Интерес к делам на пашне у Васьки пропал, и он стал подгонять своё семейство, чтобы собирались в город. Он знал, что сейчас там будет лихо, весело, с гулянкой и стрельбой. Его приятель, Ивашка Корела, непременно ударит из медной вестовой пушки холостыми. Захлопают затинные и на других башнях, да служилые, выстроившись, попалят из ружей для острастки, чтобы попугать кочевников многим государевым «вогненным» боем. Тот у них-то, у степняков, и не водится. А тут!.. Бах! Ба-бах!.. Да ещё, ещё, под крики и пьяную гулянку... И пойдёт, пойдёт по городу и острогу веселье. Бабы, девки и ребятишки высыпят на улицу и будут пялиться на приезжих... Какая уж тут пашня. Да и нынче Васька уже всё поделал, хватит, на зиму наработал... «А что нет — воевода выдаст окладным хлебом. Проживём!» — беспечно заявил он как-то, когда Настюха пристала к нему, чтобы он тоже просил у воеводы хлеб, как вон Сёмка-то Мезеня выклянчил недоданный.

«А ты?.. Эх ты!» — презрительно бросила она ему.

* * *

Алтынова посланника и киргизского улусного, бесшабашного Енечку, встречали за нижним острогом, в полуверсте от города. Сначала их встретили боярские дети и казаки, на конях и в доспехах. И так, в почётном сопровождении, гости вошли в нижний острог через средние ворота. И там, в нижнем остроге, от средних острожных ворот и до двора пятидесятника конных казаков Никитки Расторгуя, где уже отвели место на постой гостям, также стояли по обе стороны улицы пешие казаки с ружьями, и жилецкие и торговые. Даже гулящим велено было явиться.

И, как уже знал Васька, стали палить холостыми пушки, когда процессия прошла против Бугровых ворот верхнего острога. Стреляли из большого наряда, оглушительно. Так что над посадом и городом поплыли раскаты грома.

А у двора Никитки Расторгуя уже стояли казаки, для охраны посланника. Туда же принесли государево жалованье гостям: подённый корм и питьё.

— И чтобы ни одна нога не ступала на двор! — жёстко наказал князь Иван приставу, когда тот явился к нему по завершении этого торжества. — Понятно!

— Да, — сказал Тараканов.

— Никто чтобы и близко к посланнику не подходил: ни русские, ни бухарцы, из купчишки! Ни Чацкие татары, ни еушта!..

— Да понятно, понятно всё! — с чего-то рассердился Пересвет.

— А ты не перечь мне! — вспылил князь Иван. — Все вы тут вольные какие-то!

Он пробубнил ещё что-то тихо себе под нос, затем продолжил дальше наставлять подчинённых.

— Это же до тебя, Дружинка, касается, — показал князь Иван на толмача, Дружинку Ермолина. — Как начнёт посланник про что разговаривать или про Томский город и про иные сибирские города спрашивать, то тебе следует говорить ему, что в прежние годы Томский город приписан был к Тобольску. А ныне Томск того же разряду, что и Тобольск! И наряды присланы многие, и люди, и ружья!.. А что услышишь от алтынова посланника, то будешь докладывать вот здесь, в съезжей! Ясно?!

Он обвёл суровым взглядом всех приказных, недовольный ими.

— А говорить всё посланнику, чтобы государеву имени в почесть было! Идите! — отпустил он пристава и толмача.

И те ушли.

Прошло два дня. На день Кузьмы и Демьяна посланнику был назначен приём в съезжей.

В тот день также стоял почётный караул от съезжей избы до двора Никитки Расторгуй.

Тараканов провёл алтынова посланника и Енечку до съезжей избы, поднялся с ними на крыльцо и вошёл в избу.

Там посланника уже поджидали князь Иван Татев, его товарищ, правая рука, Семён Воейков, дьяки Яков Бутримов и Ермошка Кашин. И тут же был толмач Дружинка Ермолин.