На краю государевой земли

Князь Иван, проболев эти три дня после попойки у попа Андрея, оправился и, наконец-то, притащился в съезжую, хотя всё ещё изнывал от коликов в животе и ломоты в костях. Князь Иван был лицом пригожий, характером мягкий. Но вот фигурой, сложением, он не вышел. Да и здоровьем тоже Бог обделил его. Он пил. А лекарь говорил, что ему то во вред... Князь Иван знал об этом, но всё равно не мог жить без чарки.

— Ишь, как надурили сивуху-то! — хрипло выдавил он.

Усевшись за стол рядом с дьяком Важенкой, он настроился вершить дела, что накопились в его отсутствие. Прежде всего, он взялся слушать Важенку. Тот стал перечислять ему что-то и показывать грамоты, которые пришли сюда, в Томский разряд... Но тут в памяти у него вдруг смутно всплыло, что он натворил что-то нехорошее по пьянке на дворе У попа Андрея. Подумав об этом, он чертыхнулся вслух:

— Чёрт возьми! Не может быть!

Служилые в избе удивлённо посмотрели на него.

«А вдруг прибил кого-нибудь!» — вспомнил он, как проводился тут, в Томске, сыск о князе Шаховском, который перепил вот также у кого-то на именинах, да нечаянно зашиб до смерти толмача... «Не рассчитал силу-то!»

Лицо у него перекосилось, он схватился за живот, попросил дьяка:

— Потом зачтёшь, невмоготу что-то! Пошли кого-нибудь до Якова, да скажи: пусть захватит своё питие!

Тухачевский отпоил его. Князю Ивану полегчало ещё и оттого, что он как бы между прочим спросил его, все ли служилые в остроге живы. На что Яков утвердительно кивнул головой. И князь Иван успокоился животом и снова взялся воеводить.

А надо бы сказать, что Тухачевский отменно лекарил. Он разбирался во всяких снадобьях и удивлял даже сведущих в этом отношении местных знатоков, пользующихся тайнами тайги, её живительной силой.

Тем временем о положении с посланником стал докладывать Тараканов.

— Ефремка научил посланника играть в зернь. И тот напрочь проигрался, чуть не до портов, — доложил он и виновато отвёл в сторону глаза. Он отвечал за безопасность посланника и приставил для этого казаков, в том числе и Ефремку. И вот теперь казаки подвели его. — Жалуется, говорит, те меха в припас были, на корм, в обратный путь.

Ефремка же, у которого Федька искал в погребе кота макуйли, был мастером не только по части выпивки, но и в разных играх. Он дулся в карты, играл в зернь. Вот только до шахмат он оказался не охотник.

— Ах, сучий сын! — взвился князь Иван. — Тащи сюда немедленно этого Ефремку! Ну что стоишь! — закричал он на Тараканова. — Пристав ты или баба! И кого на караул-то ставишь?! Думать надо!

Тараканов ушёл.

— А ты давай дальше! — сказал князь Иван дьяку, раздражённый тем, что всё здесь в городе сразу же расползается, стоит только ему чуть приболеть... «И всё, всё нужно делать самому! Ни один не пошевелится!» — молча стал возмущаться он, покрываясь красными пятнами.

— Князь Фёдор наказ прислал из Тобольска, по Енисейску, — осторожно начал Важенка, ожидая новой вспышки гнева воеводы.

— Телятевский мне не указ! Своим столом хожу! — тут же отрезал князь Иван. — Томск того же разряду, что и Тобольск! — твёрдо заявил он. — Половиной Сибири ведаю!

Выкрикнул он это с вызовом. Затем, видимо, одумался, вспомнив, что не раз уже были сыски в Москве, когда воеводы вели себя самовластно здесь, в далёкой Сибири, замахивались на власть государя.

— Что ещё там? — угрюмо спросил он дьяка, понизив голос, заметив, что тот стал как-то не по-мужски жаться, закрутил в руках ещё какие-то грамотки, и не то забыл, не то не решается говорить о них.

Важенка что-то забормотал про мугальского хана, его посланника.

— Что ты мямлишь! — сердито оборвал его князь Иван, снова повысив голос. — Говори ясно, с вымыслом!

«С вымыслом, вымыслом», — недобро подумал Важенка, зная, что князь наказывает, а сам-то живёт немысливо.

Видя, что дьяк осел от окрика, и не может ничего вымолвить, князь Иван встал из-за своего стола, подошёл к окошечку. Дохнув на слюдянку, покрытую изморозью, и, отогрев дыханием крохотный кружочек, он выглянул во двор: там, прямо перед съезжей, уже намело огромный сугроб, хотя зима ещё и не начиналась по настоящему. Ещё немного, и он закроет окошечко, придётся откапывать... Уже подходила к концу первая неделя ноября, и пора было отпускать посланника Алтын-хана. Всё что нужно выспросили у него: и об Алтын-хане, и о Чагир-хане... Вести-то о последнем уж больно тревожные. Слишком много уже повоевал всего: и Китайское царство, и Лабинское. Вот и Алтын-хан побежал от него, защиты просит... Для этого дела надо отправить кого-нибудь: проведать об условиях холопства Алтын-хана, и о Чагир-хане, как пройти до него...

— Давай на отпуск посланника! — сказал он дьяку. — Нечего ему жрать тут государев хлеб! — язвительно ухмыльнулся он.

И на следующий день в Томском городе снова с утра было оживление. Всё было также, как и в день приёма посланника. От двора Никитки Расторгуй до съезжей избы стояли служилые и всякие иные жители города. Палили пушки, стреляли ружья под громкие крики ура мальчишек. И всё также Тараканов ввёл в съезжую посланника, а с ним Енечку.