На крутой дороге

На стрелах кранов парусами надувались полотнища призывов. Полотнища потемнели, отчего каждое слово звучало еще суровее: «Родина в опасности!», «Все для фронта!». И Надежда была уже иной, чем ночью, у Груни, в минуту отчаяния. Она словно пробудилась. Грохот площадки, людской водоворот, новые обязанности, новое задание, а тут еще встреча со своими, прибывшими сюда раньше с эшелонами, — все это снова дохнуло уже знакомым, боевым.

Озабоченная новыми, непривычными графиками и нарядами, она и не заметила, как пролетел день. И начисто забыла о жилье. А когда начкоммунхоза стал просить Надежду еще одну ночь где-нибудь перебиться — он уже и на селе все пороги пообивал, и все тщетно, — а она придумать не могла, куда ей деваться, опять появилась Груня.

— Айда к нам.

Конечно, Надежда пошла. Что же другое ей оставалось? Как ни неловко ей было, но решилась еще одну ночь стеснить Груню. А когда вошла в комнатушку, еще вчера служившую кладовой, то глазам своим не поверила. Тут не было ни дров, ни развешанного белья. Комнатка светилась чистотой. Возле стены стояла старенькая кровать, а рядом с печкой были сделаны нары.

— Это твоя комната. Перевози семью, — сказала Груня. — Да не вздумай упрямиться! Так мы с бабушкой решили.

А дня через три Груня снова растрогала ее до слез. Надежда вернулась с работы очень взволнованная. На стройке не хватало людей. Сталеваров, прокатчиков во главе с Жаданом и Марком Ивановичем временно направили на действующие заводы. Поредели и бригады строителей: большую группу неожиданно вызвали в военкомат. Надежда пожаловалась Груне, что завтра ей некого будет поставить подносчиками. Груня молча выслушала. Тут уж, казалось, горянка ничем не могла ей помочь.

А утром на строительную площадку неожиданно явилась гурьба молодиц. Рабочие оживились.

— Это откуда красавицы?

— Принимай солдаток, Надежда, — выступила вперед Груня.

Надежда не знала, как и благодарить подругу.

С того дня они уже и работали вместе. И всегда, когда у Надежды случалась какая-нибудь неполадка или просто на душе становилось тяжело, Груня неизменно оказывалась рядом. Каким-то только ей присущим чутьем, чутьем солдатки, улавливала она боль подруги…

Так и сейчас. Лишь только Надежда остановилась на откосе и с тоской стала глядеть вдаль, вспоминая свое Запорожье, Груня подошла к ней, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей. По крайней мере так сначала подумалось Надежде. Но потом она заметила, что Груня и сама чем-то взволнована.

— А у тебя что?

— Никак не сдюжим. Вон видишь, — кивнула в сторону берега. — Опять бастует.

Внизу под кручей в тусклом освещении нервно дергался тягач. Он то стремительно бросался вперед, то с ревом кружил на одной гусенице, как подбитый танк. А еще ниже, на плотах, запорошенных метелью, суетились женщины Груниной бригады. Состязаясь с холодом, они вытаскивали из воды обледеневшие бревна; торопились, пока реку не сковало совсем.

Капризы тягача, видимо, вывели из себя работниц, они все разом оставили плот и с криком окружили машину.

— И так частенько, — пожаловалась Груня. — Больше мерзнем, чем работаем.

Вытаскивать плот на берег не входило в обязанности Надежды: снабжением лесом занимался другой отдел. Но с наступлением холодов, когда всю стройплощадку понадобилось утеплять, за что отвечала она, а запасы леса кончались, Надежда не могла оставаться равнодушной к сплаву. Именно это и привело ее на берег реки. Как будто почувствовала, что солдаткам Груниной бригады приходится туго.

— Если бы тягач как тягач, — сердилась Груня.

— А ты другой потребуй.

— Требовала. Начснабжения отмахивается от меня, как от осы. К диспетчеру посылает.

— Ну и обратилась бы к диспетчеру.

— Даже до самого шефа добралась.

— До самого шефа? — переспросила Надежда.

Шефом они называли Шафороста. Собственно, так его теперь называли все. И не только потому, что на него возложили руководство строительством. После того как Лебедь, которого он столь усердно опекал, опозорился, на Шафороста пахнуло холодком. Его ценили как специалиста, именовали шефом, но в это слово каждый вкладывал теперь нечто неприязненное.

— Что же он сказал? — нетерпеливо спросила Надежда.

— И слушать не стал.

— Наверное, тоже послал к диспетчеру?

— А тот опять к начснабжения.

Все в Надежде закипело от возмущения. О чем только там думают? Если бы речь шла о какой-либо другой бригаде, она, возможно бы, и не реагировала так остро. Потому что снабженцы в самом деле зашивались. Диспетчера тоже дергали со всех сторон — тому кран, тому машину. А у Шафороста и без того хлопот хватало. Но ведь это была необычная бригада. Это были солдатки, которые сами, добровольно пришли на стройку. Они и сегодня вот в такую стужу взялись вытаскивать из воды уже вмерзшие в лед бревна. Как же Шафорост мог, негодовала она, как он мог отнестись к ним с таким равнодушием?