«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Мы взяв Византию, сквозь Грециюскорым пробегом, в пути обрастая, и шлюпкиберя, корабли, в Италию двинем,чумой заразим Апеннины.все реки достав, и выпив до днадо безумных нагих пескарей…

Вперед мои чада! Верблюда менял намашину – которая где-то в лесах поломаласьвезут нас в Америку злые на нас пароходыи первые гости робки… но украдкой. Всебольше нас здесь прибывает. Уже наши злобнодерутся, без денег берут, и без девок не хочутидти. Уже наши люди, набив наплевав, обнаружив,

густые тропинки в полях. Прокатилисьпо этой земле, и толпою вновь влилисьв родные места, не узнав их. где даже травапоявилась, и стали, и спят.Обошел их вокруги померял, и очи я вытер сухою бандитскою

тряпкой, и я им сказал – хорошо![114]

Тут Ситникова, который, отвлекшись от лицезрения собственных картин, казалось, слушал Алешин монолог с большим интересом, прорвало. Он весь изогнулся, превратившись в огромный вопросительный знак, до невозможности вытянул шею, сморщился, скривил лицо и, прижав к груди руки с растопыренными пальцами, запричитал надрывно-визгливо-плачущим голосом:

– И за что же, Господи, на меня кара такая? За какие такие грехи-то уж особые? Не курю, пью самую малость, богоугодным делом по призванию своему занимаюсь… И что же? – одни муды вокруг грешные! И всех ведь слушать надо! А они такое несут, что с души всякий раз воротит. Ну, где тут сил взять, Господи!

Ну скажите вы мне, Алеша, на милость – и какого дьявола вы ко мне пришли, и сидите здесь уже битых три часа? Небось, обкурились дури какой-нибудь, вот на вас стих и напал. Со здоровой головы разве такое удумаешь! И почему это должен я ваш бред слушать? Вы бы в дурдом устроились и вещали там на здоровье, а медперсонал умилялся бы, но за денежки, за твердую свою зарплату.

А я что? – бедный человек, мне работать надо, а тут такие потрясения. Идите вы лучше, Алеша, проспитесь – да хоть и в парадном. Только не в моем, тут арийцы ваши и так уже все зассали. И напротив не суйтесь, там охрана стоит, Аники-воины. Со скуки могут вам и бока обломать.

Так и вытолкал вконец обалдевшего Казакова, можно сказать, что в шею. А потом и за нас принялся.

– Вот вы мне, Сева, лично расскажите и чего это вы вдруг таким молчуном представились. Как меня, старика грешного, зацепить, так пожалуйста. А когда этот обдолбанный битый час всякую ахинею нес, вы ничего – молчите себе, умиляетесь. Может, это в вас тевтонская кровь взыграла? Или же склочность характера врожденная: не арийство, так арианство?

– Ну зачем вы так Василий Яковлевич, право. Я же не у себя дома, а у вас в мастерской. Почем я знаю. Вы слушаете внимательно, вид у вас довольный – значит для вас все эти завывания интересны. А я подобной муры каждый день выслушиваю по пуду. Знаете, сколько таких гениев развелось?

– Ну, а вы чего? – набросился тут Вася на меня. – Тоже все сидите с умным видом да слушаете, слушаете… А толку ведь никакого. У кого только не отираетесь: и у Рабина, и у Кропивницкого, и у Немухина… И что? Вам бы по молодости лет ме-му-а-ары писать надо! А вы? Только штаны просиживаете и внешность свою для форсу видоизменяете.

Тут, явно что-то вспомнив, Ситников «сменил пластинку».

Вот, например, дружок ваш, а мой ученик гениальный Андрей Лозин как крупно масть прикупил. Заимел бороду лопатой, очечки черные, фуражку диковинного фасона. И нате вам, пожалуйста, в одночасье заметным человеком в Москве стал. Все его теперь знают, привечают. Меня завтра к Шварцману повезет, чтобы познакомить. Мне это и не надо вовсе, а он: «Ну что вы, Василий Яковлевич, вам очень даже занимательно будет. Шварцман – он в вашем стиле человек: тонкий и с пониманием, иерат».

Я его спрашиваю, что, мол, это значит «иерат»? Он мне разъяснил: иерат – тот, через кого идет вселенский знакопоток. Мол, Шварцману это слово явилось как зов, через Святого Духа, в видении. Потому картинки свои он именует иературы и при том убежден, что язык третьего тысячелетия сформирован и увенчан актами иератур.

Я ему говорю, осторожно, конечно, чтобы не обидеть: «Он что полный псих? Может, ко мне в ученики пойдет?»