«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

По ходу очередного «брусиловского прорыва» мне стало ясно, что про мою выставку он уже знает, но картин своих давать мне не хочет. И я отступил, не стал с ним об этом говорить.

Впоследствии я пытался выяснить у Брусиловского, почему он тогда вдруг заартачился, но никакого вразумительного ответа получить от него не смог. То ли «черный ворон» накаркал, то ли компания «лианозовцев» раздражала – однако факт остается фактом: Анатолий Брусиловский принимать участие в «моей» выставке не захотел.

Вечером в кафе рассказывает посетителям небылицыбудто можно носить профиль и фас одновременно

одновременно показывает: профиль – фасслева направо – из вчера в завтра[172]

В Долгопрудную, к Евгению Леонидовичу Кропивницкому поехал я в субботу утром, в погожий холодный денек.

Огромные пушистые белые дымы ползли по чистому лазурного цвета небу, и казалось, что это

Топит печку мороз

Белыми дровамиНашими дворамиНашими домами[173]

Настроение было отличное. Однако Евгений Леонидович встретил меня хмуро. Выглядел он угрюмым и утомленным: то ли с похмелья, то ли из-за погоды – от внезапного похолодания раскис. Ольга Ананьевна тоже была нездорова, но улыбалась и казалась приветливой.

Работы, свои и жены, Кропивницкий к моему прибытию уже подготовил и аккуратненько запаковал.

Ольга Потапова писала небольшие абстрактные композиции с тонкой глубокой проработкой отдельных цветов, пятен, структур. Слегка мерцающие поверхности ее картин смотрелись как «шлифы» минералов или же «картинки» каких-то окрашенных препаратов под микроскопом. При длительном их разглядывании иной раз возникало состояние, весьма похожее на «заворожение». Такое ощущение бывает, когда долго смотришь на драгоценные камни, и это связывают с их магической силой.

Потапова интересовалась восточным мистицизмом, главным образом буддизмом «чань», да и по натуре своей имела склонность к созерцательной отстраненности. Оттуда-то, видно, и шло это магическое мерцание живописных структур.

На картинах и графических листах у Евгения Леонидовича иная «магия» светилась – все больше девочки голенькие фигурировали, в разных позах да с различными символическими предметами: долькой лимона, кругом или же лентой. Девочки были стилизованы «под Модильяни» и как бы символизировали идею «вечно юной женственности». Однако чувствовалась в них трепетная, призывная, а зачастую и нарочитая эротичность, да и сами позы были весьма далеки от классического символа целомудрия. Поговаривали, что «дед» – большой охотник по женской части. В «музы» выбирает себе девиц не старше 27 лет, причем от желающих пригреть Мастера якобы отбоя нет.

Всю свою жизнь Евгений Кропивницкий отстаивал идею «опрощения», полагая, что всякий художник должен стремиться организовать свой быт по возможности проще, – чтоб возможно было жить —

ибо человек способен развить в себе духовное начало лишь путем отказа от вещизма, мешающего глубоко чувствовать и любить. Его мировоззренческое кредо: «Смерть вещам!» звучало убедительно, а поскольку комфорта не предвиделось и жизнь вокруг кишела нищетой, то еще и успокаивающе.

И настолько сам себя он в этом убедил, что и впрямь опростился: ни мастерской тебе, хоть с начала тридцатых годов и был он членом МОСХ’а, ни квартиры нормальной, ни обстановки путевой, ни телевизора, ни антиквариата… Ничем стоящим и ценным, так и не обзавелся, однако жил по большому счету абсолютно свободно: делал что хотел, имел свой круг общения, не рыпался, не ерепенился, не лаялся, а только и знал, что свои труды. Впрочем, нечувствительные к харизматическим атрибутам скептики утверждали, что «опрощение» это относится скорее к разряду «человеческой трагедии», чем «к жизни мудреца», поскольку «дед» все свое добро просто-напросто пропивал.

Пострадал «дед» всего лишь один раз, да и то в «хрущевскую оттепель», из-за явной промашки начальства, которое сгоряча не разобралось, кому надо уши надрать. В сущности, «дед» за других пострадал, за молодых, ибо по особенностям мыслеобразования партийных идеологов этих самых «молодых» обязательно должен был наставлять умудренный злокозненным опытом «авторитет». И Кропивницкий-старший на эту роль очень даже подходил. Обвинили его тогда немного не мало, в организации неформальной «Лианозовской группы» и на основании этого выгнали из МОСХ’а.

Кропивницкий поначалу расстроился ужасно, но виду не подавал, все зубоскалил:

– Мол, убоялись старика убогого козлы безрогие.

Затем, однако, смекнул: ему лично от членства в МОСХ’е проку никакого нет, а известности прибавилось – теперь он и «обиженный властями гений» и как-никак глава «Лианозовской группы»… И махнул «дед» на все эти реабилитационные дела рукой.