Читаем «На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие полностью

Наиболее мифологизированным из них оказался в конце-концов «московский сторож» Леня Талочкин. Человек пьющий, в меру «шизанутый», умеющий слушать собеседника, Талочкин знал все и обо всех, сплетничал, интриговал, и вскоре заявил себя в качестве архивариуса «андеграунда». Он был ревнив к конкурентам, особенно к «варягам» и постоянно обвинял их за глаза во всех смертных грехах. Естественно, все иностранцы ни черта не понимали в искусстве, а потому, по его утверждению, скупали всякую дрянь. Додж, тот просто собирал, мол, одни фальшаки, которые ему услужливо подсовывали нечистые на руку доброхоты. Нина Стивенс состояла на службе в КГБ, расплачивалась деньгами из партийной кассы и т. п.

В силу своей бедности сам Талочкин не столько собирал, сколько подбирал все и вся и за всеми, а потому коллекционером поначалу как бы не считался, а был «своим среди своих «, «душой катакомбного общества». Про собирательство Талочкин говорил как о деле будничном, не приплетая к этой своей страсти метафизическую подоплеку.

«Дают, я беру. У меня уж точно висеть будет, а не в пыльном углу валяться. А вот эту скульптуру Эрнста Неизвестного я купил за рубль пятьдесят у старьевщика, торговавшего всякой всячиной. Смотрю: среди хлама лежит бронзовая вещица. Я взял сломанный кран от самовара, старую дверную ручку, а заодно и эту как будто не нужную штуку. – Сколько? – спрашиваю. Старьевщик посмотрел на меня и говорит: – Рубль пятьдесят. Во дворе я выкинул в помойку ручку и кран, а бронзу положил дома на полку. Так она и пролежала полгода. Как-то зашел Эрнст, и я ему ее показал.

– Откуда она у тебя? У меня ее семь лет назад пионеры украли. Они собирали металлолом, а мастерская была открыта, они вошли и унесли целую груду скульптур.

А уж как эта вещь попала со Сретенки, где была мастерская Неизвестного, на Балчуг к старьевщику, непонятно».

Обсуждая личность Лени Талочкина, сошлись мы с Немухиным во мнении, что он, как собиратель, при всем своем практицизме, фигура вполне мистическая.

Ибо как объяснишь, почему в своих дерзаниях он исхитрялся-таки достигать невозможного? В 1976 году Талочкин сумел получить от властей для своей коллекции искусства андеграунда – читай бездарной мазни носителей буржуазной идеологии – почетный титул: «Памятник культуры всесоюзного значения»!

Со слов Талочкина это произошло таким образом:

«Наш дом пустили на снос. Нам с мамой предложили две крохотные комнатенки в коммуналке, в безотрадном районе Отрадное.

Когда я их посмотрел, то понял: если я туда втащу все собранное у меня, нам с мамой для жизни места не останется. И что делать? Я – дворник, блата у меня никакого. Димка Плавинский посоветовал: “Иди к Халтурину”.

Я прикинул, Халтурин – все-таки начальник управления ИЗО Минкульта, и решил, что терять мне нечего, пойду. Отец одной моей приятельницы, профессором-правовед, составил мне прошение и объяснил, что и как говорить.

Я отправился в Министерство культуры, куда пускали без пропусков. Брожу по коридорам, не знаю, куда сунуться. Спрашиваю какую-то случайную тетку:

– Как можно встретиться с товарищем Халтуриным? – А вы кто такой? – Коллекционер. – Вас как зовут? – Талочкин. – Он вас что, вызывал? – Нет. – А вы записывались на прием? – Нет. – Тогда я должна его спросить, можно ли будет вам записаться.

Уходит и через пару минут возвращается с изумленным лицом: «Он вас просит войти».

Я вхожу. Огроменный кабинет, стол буквой “т”. Халтурин встает из кресла и говорит:

– Леонид Прохорович, если не ошибаюсь?

Я так изумился, что язык к горлу прилип.

– Так, что у вас там?

А у меня была с собой папка с прошением и фотографиями работ. Не говоря ни слова, я ему ее протягиваю. Он смотрит фотографии, приговаривает:

– Так-так, Василий Ситников, Рабин, Плавинский, Вейсберг…

Подписей к фотографиям не было, значит он знал художников, причем не только по именам.

– А вы знаете, у нас к вам предложение есть.

У меня при этих словах аж глаза на лоб вылезли.

– Давайте, мы вашу коллекцию на учет поставим, как памятник культуры. Мы сейчас как раз закон готовим об охране памятников культуры. Было бы в духе времени, вашу коллекцию таким образом зарегистрировать. А то вот нас болтуны всякие обвиняют, что мы, мол-де, преследуем художников. Мы можем вам и с помещением помочь. Он-то имел в виду мастерскую, но я не растерялся. И рассказываю свою историю про квартиру.

– Ну, это, конечно, труднее, однако попробуем. Давайте быстрее ставить коллекцию на учет и тогда, я думаю, все получится. У вас опись-то собрания есть? Нет! Вам сколько времени надо, чтобы ее составить? Я через три дня в Японию уезжаю. Если быстро сделаете, я бы смог ее своим сотрудникам оставить, для проработки.

Я принес ему опись через два дня. Через две недели коллекцию поставили на учет, а мне предложили двухкомнатную квартиру».

Перейти на страницу:

Похожие книги

От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику
От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре возрождения? «Я знаю всё, но только не себя»,□– что означает эта фраза великого поэта-вора Франсуа Вийона? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в новой книге профессора Евгения Жаринова, посвященной истории литературы от самого расцвета эпохи Возрождения до середины XX века. Книга адресована филологам и студентам гуманитарных вузов, а также всем, кто интересуется литературой.Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Литературоведение
Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука