Наиболее мифологизированным из них оказался в конце-концов «московский сторож» Леня Талочкин. Человек пьющий, в меру «шизанутый», умеющий слушать собеседника, Талочкин знал все и обо всех, сплетничал, интриговал, и вскоре заявил себя в качестве архивариуса «андеграунда». Он был ревнив к конкурентам, особенно к «варягам» и постоянно обвинял их за глаза во всех смертных грехах. Естественно, все иностранцы ни черта не понимали в искусстве, а потому, по его утверждению, скупали всякую дрянь. Додж, тот просто собирал, мол, одни фальшаки, которые ему услужливо подсовывали нечистые на руку доброхоты. Нина Стивенс состояла на службе в КГБ, расплачивалась деньгами из партийной кассы и т. п.
В силу своей бедности сам Талочкин не столько собирал, сколько подбирал все и вся и за всеми, а потому коллекционером поначалу как бы не считался, а был «своим среди своих «, «душой катакомбного общества». Про собирательство Талочкин говорил как о деле будничном, не приплетая к этой своей страсти метафизическую подоплеку.
«Дают, я беру. У меня уж точно висеть будет, а не в пыльном углу валяться. А вот эту скульптуру Эрнста Неизвестного я купил за рубль пятьдесят у старьевщика, торговавшего всякой всячиной. Смотрю: среди хлама лежит бронзовая вещица. Я взял сломанный кран от самовара, старую дверную ручку, а заодно и эту как будто не нужную штуку. – Сколько? – спрашиваю. Старьевщик посмотрел на меня и говорит: – Рубль пятьдесят. Во дворе я выкинул в помойку ручку и кран, а бронзу положил дома на полку. Так она и пролежала полгода. Как-то зашел Эрнст, и я ему ее показал.
– Откуда она у тебя? У меня ее семь лет назад пионеры украли. Они собирали металлолом, а мастерская была открыта, они вошли и унесли целую груду скульптур.
А уж как эта вещь попала со Сретенки, где была мастерская Неизвестного, на Балчуг к старьевщику, непонятно».
Обсуждая личность Лени Талочкина, сошлись мы с Немухиным во мнении, что он, как собиратель, при всем своем практицизме, фигура вполне мистическая.
Ибо как объяснишь, почему в своих дерзаниях он исхитрялся-таки достигать невозможного? В 1976 году Талочкин сумел получить от властей для своей коллекции искусства андеграунда – читай бездарной мазни носителей буржуазной идеологии – почетный титул: «Памятник культуры всесоюзного значения»!
Со слов Талочкина это произошло таким образом:
«Наш дом пустили на снос. Нам с мамой предложили две крохотные комнатенки в коммуналке, в безотрадном районе Отрадное.
Когда я их посмотрел, то понял: если я туда втащу все собранное у меня, нам с мамой для жизни места не останется. И что делать? Я – дворник, блата у меня никакого. Димка Плавинский посоветовал: “Иди к Халтурину”.
Я прикинул, Халтурин – все-таки начальник управления ИЗО Минкульта, и решил, что терять мне нечего, пойду. Отец одной моей приятельницы, профессором-правовед, составил мне прошение и объяснил, что и как говорить.
Я отправился в Министерство культуры, куда пускали без пропусков. Брожу по коридорам, не знаю, куда сунуться. Спрашиваю какую-то случайную тетку:
– Как можно встретиться с товарищем Халтуриным? – А вы кто такой? – Коллекционер. – Вас как зовут? – Талочкин. – Он вас что, вызывал? – Нет. – А вы записывались на прием? – Нет. – Тогда я должна его спросить, можно ли будет вам записаться.
Уходит и через пару минут возвращается с изумленным лицом: «Он вас просит войти».
Я вхожу. Огроменный кабинет, стол буквой “т”. Халтурин встает из кресла и говорит:
– Леонид Прохорович, если не ошибаюсь?
Я так изумился, что язык к горлу прилип.
– Так, что у вас там?
А у меня была с собой папка с прошением и фотографиями работ. Не говоря ни слова, я ему ее протягиваю. Он смотрит фотографии, приговаривает:
– Так-так, Василий Ситников, Рабин, Плавинский, Вейсберг…
Подписей к фотографиям не было, значит он знал художников, причем не только по именам.
– А вы знаете, у нас к вам предложение есть.
У меня при этих словах аж глаза на лоб вылезли.
– Давайте, мы вашу коллекцию на учет поставим, как памятник культуры. Мы сейчас как раз закон готовим об охране памятников культуры. Было бы в духе времени, вашу коллекцию таким образом зарегистрировать. А то вот нас болтуны всякие обвиняют, что мы, мол-де, преследуем художников. Мы можем вам и с помещением помочь. Он-то имел в виду мастерскую, но я не растерялся. И рассказываю свою историю про квартиру.
– Ну, это, конечно, труднее, однако попробуем. Давайте быстрее ставить коллекцию на учет и тогда, я думаю, все получится. У вас опись-то собрания есть? Нет! Вам сколько времени надо, чтобы ее составить? Я через три дня в Японию уезжаю. Если быстро сделаете, я бы смог ее своим сотрудникам оставить, для проработки.
Я принес ему опись через два дня. Через две недели коллекцию поставили на учет, а мне предложили двухкомнатную квартиру».