Читаем На пиру богов полностью

Приходский священник. Это сводится к такому argumentum ad hominem

[75], перед которым лично за себя каждому остается умолкнуть. Однако этим все-таки нельзя заслониться от рокового вопроса. Если Вы положительно относитесь к старчеству и тому водительству, которое здесь присутствует между послушником и старцем, то должны признать, по крайней мере в принципе, что такие отношения должны распространиться возможно шире и, если можно, определять вообще характер духовничества всюду. Между тем мы наблюдаем в Православии как раз обратное: в Греции и в славянских странах исповедь, говорят, почти утеряла всякое значение (да и можно себе вообразить по тому, что доходит до нас о тамошнем духовенстве), а у нас – безволие и бессилие царят и в этой области, а у католиков – нравится или нет нам характер этого духовничества, но только этого паралича почему-то нет. Этого различия, я думаю, вы все-таки не станете отрицать. И совершенно неверно, несправедливо относить это к властолюбию, «фанатизму» (с каких же это пор ревность о вере стала для христиан такой предосудительной), тут разница в самом чувстве церковности, а личные свойства, духовная высота и святость только усиливают эти черты. А этот интимный паралич воли в православном священстве и составляет, может быть, тайную причину нашей исторической слабости: народ не получает православного воспитания потому, что для воспитания необходима крепкая воля, умение держать на вожжах. Отсюда и наша расхлябанность, неспособность к […] методическому усилию в труде и творчестве – пресловутая Improductivite slave[76]
. Паралич духа проявляется и во многих чертах народного характера. Даже если принять, что самой природе славянства свойственна аморфность и расплывчатость, неусидчивость и леность; духовное воспитание, а главная его сила и свойство – духовничество, не сумело этого преодолеть. Да мы и сами остаемся без научения: посмотрите, есть ли у нас какие-нибудь руководства? И совершенно то же самое, что в вопросе о руководстве совестию, мы видим и в судьбах церковной нашей школы. Разве не поразительно, что в Православии так и осталась неразрешенной задача духовной, то есть церковной, школы, в которой определяющим фактором было бы церковное самочувствие, в которой бы укреплялась и развивалась церковность? В нашей школе были колебания решительно во все стороны: и в атеизм, и в Протестантизм, и в рационализм, и в бессознательный […] Католицизм, но она нигде не умела воспитывать церковную волю, присущую воинствующей Церкви. Церковные навыки, наследственно поддерживаемые в семьях духовенства, – это да, но живое, активное чувство церковности – этого нет и в помине. И если еще чем поддерживалось у нас чувство церковности, так это наследственным характером духовного звания и семейным бытом, без этого, будь у нас целибат, дело стояло бы еще хуже. Но и при этом, несмотря на то что задача была тем самым весьма облегчена, духовная школа у нас была более профессиональной, нежели церковной школой, в которой бы церковность была не за страх, но за совесть. И так же безуспешными сказывались и опыты воцерковления народной школы, в частности – церковно-приходской. Ведь нельзя спорить, что эта прекрасная идея на практике потерпела полное крушение. Учащая Церковь не смогла создать эту школу, насадить в ней дух церковности подбором и воспитанием соответствующего преподавательского контингента, который […] оказался форпостом нигилизма. Почему вся эта неумелость, неудача? Неужели же все только частные ошибки? Нет, в этом сказывается все та же основная и глубокая причина – внутренний паралич, наша духовная расслабленность.

Светский богослов. Трудно, разумеется, возражать против этой суммарной характеристики именно потому, что она так суммарна. При этом забывается о той общей враждебной всякой религиозности атмосфере, в которой замирает всякое духовное начинание.

Приходский священник. Однако посмотрите: у католиков в это же самое время – ну если не теперь, то раньше – все это достигалось; правда, у нас принято называть это иезуитизмом, но надо же отдать себе отчет в том, какие же духовные силы разумеются под этим псевдонимом. Впрочем, не буду спорить и не буду настаивать – в этом я тоже, как и надлежит быть, страдаю параличом, да вы и вовлекли меня в разговор только как свидетеля, для экспертизы… Иногда нужно увидеть общую

картину, почувствовать тон… Знаете, как при диагнозе болезни: можно искать частных и правдоподобных причин для всех отдельных симптомов: и температуры, и похудания, и прочее; но есть, кроме того, общий habitus[77], который и нужно каким-то шестым чувством и распознать диагносту. То же и в наших церковных делах и нестроениях; все частности имеют и частные причины, а все-таки основной тон нашей церковной жизни сверху донизу, снаружи и в самых интимных глубинах остается один: паралич церковности, расслабленность… Ин это пояшет и поведет… Но только это не от старческой дряхлости…

V. Позитивы и негативы

Перейти на страницу:

Все книги серии Вехи

Чтения о Богочеловечестве
Чтения о Богочеловечестве

Имя Владимира Соловьева срослось с самим телом русской философской мысли. Он оказал фундаментальное влияние не только на развитие русской религиозной философии, но и на сам круг вопросов и содержание общественной дискуссии. Соловьева по праву называли «апостолом интеллигенции» – он сумел заговорить о религии, о метафизике, о душе и Боге так, что его слова оказывались слышны русским интеллигентам. Без знания философского наследия Соловьева не может быть понята не только значительная часть современной ему и в особенности последующей русской философии – без него остается невнятной значительная и едва ли не лучшая часть русской поэзии Серебряного века, многие страницы русской прозы и т. д.Из всей череды созданных им работ одна из наиболее известных и заслуженно популярных – «Чтения о Богочеловечестве»: в них совсем молодой Соловьев сжато и выразительно дает по существу общий очерк своих идей. Лучшего введения в мысль Соловьева, чем его «Чтения…», не существует, а без знания этой мысли мало что можно понять в русских спорах и беседах Серебряного века.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Владимир Сергеевич Соловьев

Философия

Похожие книги

Повседневная жизнь египетских богов
Повседневная жизнь египетских богов

Несмотря на огромное количество книг и статей, посвященных цивилизации Древнего Египта, она сохраняет в глазах современного человека свою таинственную притягательность. Ее колоссальные монументы, ее веками неподвижная структура власти, ее литература, детально и бесстрастно описывающая сложные отношения между живыми и мертвыми, богами и людьми — всё это интересует не только специалистов, но и широкую публику. Особенное внимание привлекает древнеегипетская религия, образы которой дошли до наших дней в практике всевозможных тайных обществ и оккультных школ. В своем новаторском исследовании известные французские египтологи Д. Меекс и К. Фавар-Меекс рассматривают мир египетских богов как сложную структуру, существующую по своим законам и на равных взаимодействующую с миром людей. Такой подход дает возможность взглянуть на оба этих мира с новой, неожиданной стороны и разрешить многие загадки, оставленные нам древними жителями долины Нила.

Димитри Меекс , Кристин Фавар-Меекс

Культурология / Религиоведение / Мифы. Легенды. Эпос / Образование и наука / Древние книги
Культы, религии, традиции в Китае
Культы, религии, традиции в Китае

Книга Леонида Васильева адресована тем, кто хочет лучше узнать и понять Китай и китайцев. Она подробно повествует о том, , как формировались древнейшие культы, традиции верования и обряды Китая, как возникли в Китае конфуцианство, даосизм и китайский буддизм, как постепенно сложилась синтетическая религия, соединившая в себе элементы всех трех учений, и как все это создало традиции, во многом определившие китайский национальный характер. Это рассказ о том, как традиция, вобравшая опыт десятков поколений, стала образом жизни, в основе которого поклонение предкам, почтение к старшим, любовь к детям, благоговение перед ученостью, целеустремленность, ответственность и трудолюбие. А также о том, как китайцам удается на протяжении трех тысяч лет сохранять преемственность своей цивилизации и обращать себе на пользу иноплеменные влияния, ничуть не поступаясь собственными интересами. Леонид Васильев (1930) – доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института востоковедения Российской АН.

Леонид Сергеевич Васильев

Религиоведение / Прочая научная литература / Образование и наука