На рейде "Ставрополь" (СИ)

Даже сообщенная Грюнфильдом весть о том, что ему вне очереди придется сегодня стоять "собачью вахту" - начиная с четырех утра, - не сбила его радушного настроения. Обычно вахта эта не пользуется у моряков популярностью: прежний вахтенный почти засыпает, новый еще спит. И не случайно мировая статистика по сию пору свидетельствует: большинство несчастных случаев в море происходит именно в часы "собачьих вахт", в предрассветное время. К тому же весь следующий день человек чувствует себя разбитым и усталым. Но что представляет собой какая-то вахта, пусть даже самая трудная, по сравнению с тем, что Шмидт узнал сегодня! И потому он взбежал на мостик с улыбкой. Рулевой, про себя отметив эту улыбку, подумал: "Чудак. Ей-богу, чудак!"

...В те дни произошло и еще одно событие, которое во многом определило судьбу парохода и его команды.

Началось все с болезни Грюнфильда. Сославшись на сильную головную боль, капитан не вышел даже на авральную уборку, поручив исполнение своих обязанностей Копкевичу. Тот хмуро кивнул головой и, надвинув фуражку на самые глаза, направился к кубрику. Трудно сказать, почему именно он решил начать в тот день свою деятельность с такого прозаического и нелюбимого на флоте дела, как досмотр матросских сундучков. Обычно процедуру эту старались делать в присутствии самих матросов, предварительно оповещая их о ней. На сей раз все получилось совершенно иначе. Уже через несколько минут Копкевич вновь появился на верхней палубе, причем фуражка его едва-едва удерживалась на затылке. Он прошагал к капитанской каюте и решительно постучал. Грюнфильд открыл дверь: он и в самом деле выглядел крайне плохо.

- Я же просил, - слабым голосом сказал капитан. - У меня мигрень!

- Мигрень на сей раз, как видно, придется отменить, - усмехнулся первый помощник и бросил на стол небольшую довольно потрепанную книжку. - Вот, лучше полюбуйтесь...

- Что? Что... это? - спросил Грюнфильд, хотя уже и сам видел, какая именно книга лежала перед ним. - Откуда?!

- Это, Генрих Иванович, с вашего позволения, работа господина Ленина "Богатство и нищета в деревне", изданная Ставропольским комитетом социал-демократов, - негромко и почти торжественно сказал Копкевич. - Из сундука кочегара Кожемякина. Вот что творится на нашем с вами, с позволения сказать, судне!

Округлившимися глазами Грюнфильд посмотрел на Копкевича.

- Кожемякина в карцер! - торопливо, словно боясь, что ему не дадут закончить фразу, сказал он. - А вам приказываю провести строжайшее дознание. Раньше в меня был только судовой матросский комитет, а теперь, кажется, завелись и большевики?

- Кажется, - кивнул первый помощник. - И я бы на вашем месте прямо поинтересовался об этом у господина Шмидта...

- Август Оттович, - спросил через несколько минут приглашенного в капитанскую каюту второго помощника Грюнфильд. - Я хочу, чтобы вы ответили мне честно, ничего не скрывая... Мы вдали от родины, неизвестно, какую участь готовит нам судьба. Но я хочу знать, с кем имею дело. Вы большевик?

Шмидт с тонкой улыбкой окинул его с головы до ног, и почти такую же улыбку капитан увидел на губах Копкевича.

- С вашего позволения, - ответил Шмидт. - С одна тысяча девятьсот семнадцатого года. В Одессе вступил.

Капитан кивнул с видом, словно бы ответ этот не был для него неожиданным:

- Что ж, будь по-вашему. В конце концов, это - ваше личное дело. Но... кроме вас, на судне есть еще... лица, состоящие с вами в одной политической партии?

- Есть, - снова ответил помощник.

- Я так и думал, - вмешался в разговор Копкевич. - И боюсь, что факт, о котором только что сообщил нам господин Шмидт, может иметь пагубные последствия для состояния дисциплины на судне.

Капитан тихо опустился в кресло, и в этот самый миг дверь распахнулась. Сама по себе, без стука. На пороге стояла группа матросов, которых возглавлял Корж. Лица их были суровы и выражали какую-то непонятную Грюнфильду решимость.

- В чем дело, господа? - вскочил он. - Извольте немедленно убраться! - лицо капитана покрылось красными пятнами, левая щека заплясала в нервном тике.

Но предсудкома шагнул вперед:

- Не торопитесь, гражданин капитан. Мы к вам от общества, а не сами по себе. Так вот, судовой комитет постановил отменить решение об аресте Кожемякина. Пршли, чтобы поставить вас об этом в известность.

С минуту по обе стороны порога длилось напряженное молчание. А потом, покраснев сильнее прежнего, Грюнфильд ответил:

- Ясно, господа. Отменили, так отменили, вам виднее. А теперь, - он обернулся к стоящим за спиной, - а теперь я очень прошу всех оставить меня одного. Надеюсь, на это я еще пока имею право?

Капитан Грюнфильд