— Любимая моя птица — жаворонок, — продолжает он. — Ни одна птица так радостно, так восторженно не поет. Слушаешь его и забываешь все какие ни есть невзгоды… Его песня — первый привет весне.
Из-под самой машины все время торопливо выпархивали серые степные жаворонки, с желтым горлышком и черными пятнами на шее — джурбаи. Низко порхали и часто опускались на землю, то распуская, то складывая, как веер, свои рыжие хохолки, пестрые удоды. Серая цапля неподвижно застыла у норки, подстерегая мышь или ящерицу. И о каждой птице Петр Иванович мог рассказывать без конца.
Вот он засвистел по-сусличьи, и осторожные зверьки сбежались на его зов, выстроились столбиком, но увидев людей, исчезли.
— Откуда вы так много знаете о животных? — удивились мы.
— Какой же настоящий охотник не знает повадок своей дичи? — Петр Иванович помолчал, а потом вдруг неожиданно спросил: — А вы знаете, почему наше озеро называется Донузлав? Это измененное Донгузлав, а слово «донгуз» означает кабан. Старики рассказывают, что когда-то в донузлавских плавнях водилось множество диких кабанов.
Озеро, вероятно, было уже близко: заметно больше стало попадаться птиц.
— Чибисы, — только и успевал называть пернатых Кныш, — вон те, с чубиками, что носятся как угорелые и жалобно кричат: «Чьи вы, чьи вы»… А вон журавль пролетел, а вот цапли рыжие, чайки, крачки…
Впереди засветилось длинное, как река, извивающееся среди зарослей тростника озеро. Длина его, по словам Петра Ивановича, около тридцати километров. Оно сильно заросло камышом и тростником. Мы проехали по старинному каменному Аблемитскому мосту и очутились на западном берегу.
Недалеко от воды, у скал, мы заметили каких-то крупных красивых птиц.
— Это утки пеганки, — пояснил Петр Иванович. — У нас их галагазами зовут. Гнездятся в этих пещерах. Как выведутся утята, через день-два мать ведет их на воду. Отсюда, с верхних скал, несет их в своем клюве. Галагазы — крупные птицы, мясо у них не хуже, чем у других уток.
Мы пошли дальше. У скалистых пещерок валялись птичьи косточки. Петр Иванович вскарабкался повыше, засунул руку в нору и вытащил клочки шерсти зайца и суслика.
— Здесь лиса живет, рядом с утками, и не трогает их. Это часто бывает: в одной норе, только в разных отнорках, лиса с семьей живет и галагазиха на яйцах сидит. Чем объяснить, что зверь не трогает соседку-утку? — Разводит Петр Иванович руками. — Может, тем, что лиса не привыкла добывать себе пищу у самой норы…
Мы долго ходили у озера, любовались прекрасными видами. Здесь действительно птичье царство: чирки, широконоски, кулики. Но пора и дальше. Мы тепло распростились с нашими спутниками и сели на попутную машину, направлявшуюся на север полуострова.
Бывший районный центр Раздольное (теперь этот район слился с Черноморским) вполне заслужил свое название. Кругом широкие степи, распаханные или еще совсем нетронутые, целинные.
Весной здесь особенно хорошо: зеленеют всходы пшеницы, голубеет лен, розовеет эспарцет. Позднее зацветает подсолнечник, поднимаются заросли кукурузы.
И среди этих щедрых степей раскинулось село Раздольное. Здесь много скверов и аллей, где в знойный день можно найти желанную тень и прохладу. Высокие тополя, раскидистые акации, айланты. За невысокими каменными оградами виднеется зелень садов.
Дороги из Раздольного ведут в разных направлениях: и в Красно-Перекопск, и в Котовское, и в Межводное, и в Черноморское, и в Евпаторию.
Мы выбираем дорогу на Портовое, ровную и прямую, как стрела. По мере приближения к морю картина меняется. Распаханные поля исчезают, пышные огненно-красные маки и золотисто-лиловые дельфиниумы в лесных полосах сменяются сочно-зеленым солеросом, душистым чабрецом, полынью, кермеком.
За солончаковой степью — обширный Каркинитский залив. Перед нами синяя гладь моря, и лишь у самого горизонта протянулись темные полоски Сарыбулатских, или Лебяжьих, островов. На этих пустынных землях издавна гнездились лебеди — шипуны и кликуны. Селились на них и чайки, утки, кулики, цапли.
Однако к середине прошлого века пернатое население здесь значительно поубавилось: на птиц охотились из-за их красивого оперения. В те времена существовала мода украшать дамские шляпы и костюмы перьями и пухом — «птичьим мехом». Птиц на Лебяжьих островах становилось все меньше, а лебеди и совсем их оставили. Только в годы Советской власти Лебяжьи острова были объявлены заповедными и присоединены как филиал к Крымскому заповеднику.
Поселок Портовое лежит у самого моря. Среди немногочисленных домиков поселка выделяется гостиница для ученых, приезжающих сюда работать, и студентов-практикантов. Дом утопает в зелени молодого сада. Нас встречает наблюдатель Лебяжьих островов Александр Васильевич Харченко.