На суше и на море - 1964

У плотника трескается в руках лимонная фанерка.

— Да иди ты! — выпаливает он. — Времени нет, а ты тут под руку лезешь! Доктора бы сюда: это тебя надо проверить!

Когда Белянкин, подняв подбородок и подмигнув нам с Синицыным, уходит, Тихой качает головой:

— Он сильный работяга на палубе. А вечерами слоняется. И еще обижается: «Я не такой, как ты, мне мое здоровье дороже!» Поздно со старика спрашивать…

С каждой неделей плавания Белянкин становится непонятно почему все более нервным, обидчивым. Видно, уже трудновато старику в море. Как-то Тихой заработался и забыл про ужин, Белянкин принес ему воблу и два пряника — плотник и про них тоже забыл, не съел. Этого оказалось достаточным для ссоры.

— Значит, пренебрегаешь моим вниманием! — сказал Белянкин, схватил воблу, пряники и, выйдя на палубу, выбросил их за борт.

После ссоры он перестал разговаривать с Тихим, здоровался отвертываясь. Лицо его при этом было таким неприступным и смешным, что Тихой не мог на него смотреть, боясь рассмеяться и обидеть еще больше.

— Э, что это у них как нехорошо! — сказал мне Лева Синицын, узнав об этом. — Давай составим с тобой план, как помирить их.

И мы составили план. Он был прост, потому что учитывал психологию.

Мы знали, что Тихой не любит выслушивать советы от Белянкина, а наши замечания кое-как терпит. Мы нашли изъян в его макете «Одессы» и убедили, что надо немного переделать. После этого упросили Тихого, что когда приведем Белянкина, пусть Тихой говорит только «да, да», а если не в силах, то пусть молчит и кивнет хоть разочек.

— Алексеич, — сказали мы Белянкину. — Этот самый Тихой никак не хочет нас слушать. Помогите нам!

— Не хочу на него глядеть!

— Алексеич, он же испортит прекрасную вещь! Ведь он только делает вид, что вас не слушает. Он еще как слушает!

Старик замялся. Этого нам было достаточно!

Вечером мы сидели в каюте Тихого, пели песни, жалели, что нечего выпить по такому случаю, ели воблу и называли Белянкина «товарищ консультант»…

Накануне страды

Самый конец декабря. От Гриши-радиста мы узнали, что идем к танкеру. Будем бункероваться — брать запасы топлива и воды, после чего пришвартуемся к китобазе, она уже отбункеровалась.

И вот, упруго покачиваясь на «пружинах» из льда и воды, «Одесса» вошла в разреженное белое поле, уходящее за горизонт, к континенту. Под прикрытием льдов мы смогли спокойно стать бок о бок с танкером.

Что стало с серой Антарктикой и ее темной водой? Небо тускло-голубое, но чистое. Солнце светит матово и будто прислушивается к этой дикой и обманчиво ласковой тишине. Летит белый голубь, и от этого белая тишина кажется огромной, в ней затонул этот южно-полярный край, два стальных корабля, прижавшихся друг к другу, маленькие человеческие фигуры.

Мерный глуховатый шум машин, толстые шланги с неслышным потоком в них темной крови для мощных дизелей, голоса людей — все кажется вызовом этой тишине, колыханию льдин, голубым и оранжевым переливам воды. Я так долго стою на палубе, что рукава брезентового ватника становятся холодными, а кожаный верх шапки-ушанки теплым на ощупь. Покой в природе обычно оглушает. Покой в Антарктике не дает ни на минуту забыть, как далеко мы и, в сущности, одиноки: сюда быстро доходят только радиоголоса и очень долго идут корабли.

— Еще немного, начнется настоящая работа. Так я и не закончил кораблик, — говорит Тихой. — Ну леший с ним, до обратного рейса… Слышишь? Визжат, мореплаватели!

Через открытый в корпусе танкера иллюминатор доносится визг поросят. Пронесся по мосткам над трубами, гонясь за кошкой и звонко заливаясь на всю Антарктику, щенок овчарки. У нас смех:

— Да у них там Ноев ковчег, ребята!

Рыжеволосая девушка быстро пробегает по мосткам с открытой головой и поднятым, прижатым на шее пальцами воротником стеганки.

— О, у них тоже бабы есть! Эй, покажись, рыженькая!

Как всегда, находятся знакомые. Лева Синицын, обрадованный нечаянной встречей, перекрикивается с приятелем, матросом танкера — детиной в синем свитере, а толстушка Раиса, стоя рядом с Левой, начинает в шутку поругивать соседа:

— Я замерзаю, хоть бы мне чего предложил: у тебя ватник, фуфайка!

— Не только это, глазастая! Смотри: еще душегрейка. Иди ко мне под ватничек! — Синицын привлекает к себе Раису и стягивает петли с пуговицами.

Детина в синем свитере крутит головой, видно, как причмокнул, заулыбался, стал пальцем показывать: к нам, мол, ее давайте!

У нас снова хохот: позавидовал! А Раиса выскользнула из ватника и, став спиной к борту, закраснелась…

Уже к вечеру мы встречаемся еще с одним судном — с китобойцем. Наш радист вызвал его, когда заметили первых китов.

Я как раз в это время выходил на палубу почистить сапоги и услышал: вдруг что-то фыркнуло за бортом, точно лошадь. Глянул — по левому борту рядом с судном показались выгнутые спины двух огромных животных. Медленно и дружно поворачивая тело, как колесо, они погрузили спинные плавники в воду, подержав напоследок над водой обвислые лопасти хвостов. Остались только две воронки, превратившиеся в овальные зеркала, окруженные рябью.