На суше и на море - 1964

Дорога идет в гору, пока не упирается в симпатичную деревянную церковку, у которой сворачивает на мостик через бешеный ручей (избитое, но, увы, правильное выражение). Берега выложены булыжником, и вода прыгает между камнями как живое существо. В гору идет отличное шоссе, здесь совсем новенькие виллы стоят реже, они построены к открытию мирового первенства по лыжам, шоссе кончается у круглого павильона. Павильон тоже построен к началу первенства. За ним подковой стелятся по холму трибуны, над всем этим большой трамплин. Пусто, снега на трамплине нет, и все это выглядит заброшенным при всей своей новизне. Закопане многим обязаны зимнему чемпионату мира 1962 года: десятки павильонов, магазинов, киосков изменили курортный городок. Строительство продолжается под аккомпанемент горьких вздохов любителей патриархальной старины — через несколько лет новые здания совершенно вытеснят старую деревянную застройку. Одно деревянное сооружение все же, наверное, останется — броская реклама мастерской по ремонту лыж. К шесту прибиты обломки лыж — похоже на макет елки. Плакат горячо взывает к туристам: «Лыжники! Не ломайте ног! Ломайте лыжи!»

Обхожу по запутанной кривой весь городок. Потом вагончик фуникулера поднимает меня вместе с группой восторженных венгров на Губалувку, метров пятьсот выше Закопане. Отсюда все видно как на ладони, за городком амфитеатром лезут в небо Высокие Татры. Низкие облака закрыли вершины, но и так впечатление очень яркое, оно грозит стать еще ярче — начинает всерьез пощипывать уши, нужно спускаться вниз.

Морское око

Автобус, набитый до отказа, медленно добирается до Морского ока. Почти нет деревьев, скалы обступили со всех сторон это небольшое озеро. На мгновение из-за тучи вылезает солнце, и озеро вспыхивает как драгоценный камень. Следующая туча заглатывает солнце, в этом моменте всегда есть что-то драматическое; все гаснет, пейзаж принимает прежнюю суровость. Мне так понравилась дорога к озеру, что решаю дойти до шоссе пешком. Раскаяние наступает быстро, но не настолько, чтобы догнать автобус.

Небо несколько часов собиралось с силами и теперь обрушивает на мою голову весь подручный запас снега. В нескольких шагах ничего не видно, мокрый снег набивается за воротник и в карманы куртки, куда всовываю замерзшие руки. К счастью, до шоссе не слишком далеко, через полтора часа быстрой ходьбы с облегчением влезаю в кабину попутного грузовика и еще через час согреваюсь раскаленным чаем в своей комнате. Зима вернулась неожиданно, снег присыпал цветущие яблони, а крокусы в горах прикрыл толстой подушкой.

Каспровый верх

На следующее утро вдруг опять появилось солнце. Доехал до Кузниц. В Закопане снег стаял, а здесь лежал слоем сантиметров семь. Отсюда вагончик канатной дороги доставляет на Каспровый верх (правда, предварительно нужно выстоять солидную очередь). Это, конечно, не Джомолунгма и не Казбек, но все же две тысячи метров над уровнем моря. Вагончик ползет медленно^[59]. Из-за разницы давления немного позванивает в ушах. Мачты стоят на большом расстоянии, вагончик болтается высоко над заснеженным лесом, и, хотя табличка объясняет детально, из скольких проволок сделан трос и с каким запасом прочности, чуть-чуть боязно, а вдруг оборвется? (Но, конечно, ничто не обрывается.) За промежуточной станцией лес кончается, внизу скалы, присыпанные снегом. Солнце вдруг исчезло: на вершине сидит облако, и слабый ветер не может его согнать. На склоне соревнования — слалом-гигант. Маленькие фигурки лыжников далеко внизу то и дело исчезают в густом тумане. Взяв лыжи напрокат, спускаюсь вместе с большой группой вниз. Туман. Видно плохо, несколько километров в сторону — и забредешь в Чехословакию; пограничникам время от времени приходится выполнять службу справочного бюро. И тут снег, и там снег; и тут горы, и там горы; попробуй разберись, где граница.

Канат, к которому, как крючки к перемету, подвешены металлические сиденья, втягивает лыжников обратно на Каспровый. Вагончик ползет вниз, и опять все залито солнцем. От Кузниц возвращаюсь пешком — жаль проехать красоту этой короткой дороги. Вдоль нее все время скачет веселая речка, кое-где проглядывают припорошенные снегом цветы.

Пора прощаться с горами, хотя уезжать от этого воздуха, снега и звенящей тишины не хочется. Астматический паровоз с черепашьей скоростью тащит свой небольшой груз. Сто пятьдесят километров за пять часов — такая скорость может душу вымотать. Но даже и этой дороге приходит конец. Снова Краков.