На суше и на море - 1987

На полубаке выстроилась команда. Гросберг, держа руки за спиной, прошелся вдоль молчаливой шеренги. Остановился. Выпрямился, окинул людей взглядом и объявил:

— Нужны пять человек. — Помолчал, покусывая губы. — Будем тянуть жребий. Все без исключения, я тоже. Кому достанется — пойдет на уборку. Согласны?

В ответ ни звука. Стало очень тихо. Лишь за кормой гомонили чайки.

— Не согласны, — прозвучало как выстрел. — Не согласны, Герман Мартынович! — Вперед шагнул Бочек, самый молодой офицер «Кишинева». — Никак не согласны.

— Интересно. — Гросберг нахмурился. — У вас другое предложение?

— Да, другое, если позволите.

— Говорите. У нас сейчас одна судьба. Давайте без чинов и рангов.

— Я предлагаю идти только добровольно. Никаких жребиев. Дело весьма серьезное, и его следует выполнить добросовестно, а не шаляй-валяй. Из-за малейшей небрежности или трусости могут погибнуть все. Я далек от подозрений, но всякое бывает, каждому дорога жизнь.

— Хорошо, — согласился Гросберг. — Но добровольцев возглавлю я.

— Нет, товарищ капитан. — Бочек повернулся к команде. Он был бледен, но голос звучал твердо:

— Капитаном рисковать нельзя. Он отвечает и за судно, и за каждого из нас. Кто со мной? Мне требуются четверо, и лишь добровольно. Подумайте, не торопитесь.

— Я пойду, — кочегар Лацит, белокурый и синеглазый, вытер паклей измазанные машинным маслом руки и шагнул из строя.

— И мы, и мы, — к старпому потянулись похожие, как близнецы, рулевые Соколов и Жильцов.

— Меня прихвати, Александр Палыч. — Стармех, седой гигант Лясин, «дед», как его звали па судне, прокосолапил и положил руку на плечо Бочеку. — Вместе, так всегда вместе, сынок.

— Спасибо. — Бочек обернулся к Гросбергу. — Вот теперь все как положено, Герман Мартынович.

Вид его, вся маленькая фигурка выражали такую решимость и уверенность, в словах была такая непреклонность, что строй подался вперед, будто хотел получше рассмотреть своего старпома.

— Я не разрешаю! — сказал вдруг Гросберг. — Я еще пока капитан и не позволю… — У него перехватило дыхание.

— Мы и не собираемся спрашивать у вас разрешения, Герман Мартынович, хотя вы действительно наш капитан. Но вы же сами сказали: без чинов и рангов. А посему не обижайтесь, мы идем одеваться. Пошли, ребята.

Пятерка смельчаков облачилась в длинные, до пят, сшитые из простыней халаты. Это убранство дополняли очки с респираторными масками, резиновые сапоги и брезентовые рукавицы. Сверху натянули коротенькие, как будто детские, пропитанные чем-то желтым накидки. Началась смертельно опасная работа.

Длинными железными крюками извлекали с первой и второй палуб скрюченные и почерневшие тела. Укладывать их в гробы было трудно-мешали неестественные позы окоченевших трупов. Люди скользили в лужах хлорки и порой сами сваливались на тех, кого собирались отправить в последний путь. От раскаленной палубы струился удушливый зной. Из твиндеков тянуло тошнотворным густым смрадом.

На плашкоут прыгнул Ладит — принимать опускаемых на тросах умерших. Сделали уже половину этой адской работы, когда, поскользнувшись, кочегар не удержался и упал в воду.

— Алекс! Алекс! — Бочек бросился на помощь. — Держись!

Но лишь жирные разводы радужной пленкой расползлись по поверхности. Кочегар так и не вынырнул. Очевидно, падая, ударился головой обо что-то и потерял сознание, а тяжелая «амуниция» потянула на дно…

Погрузку закончили. Плашкоут отбуксировали в открытое море. Долго в сгустившейся ночи, отгоняя ее черноту, багровым факелом полыхал зловещий костер. С ужасом взирали моряки на это сатанинское зрелище.

Утро наступило чистое и розовое. Будто и не было никакой трагедии. Команда дезинфицировала и мыла транспорт. Четверо храбрецов, осунувшиеся и поседевшие, сидели на карантине в одиночных каютах. Проходя мимо, матросы замедляли шаги, говорили шепотом, прикладывая палец к губам, старались не шаркать по палубе. Все гадали — заболеют или пронесет.

Через пять дней власти разрешили «Кишиневу» покинуть Чифу и следовать на Родину. Правда, они не забыли прислать капитану счет на 1436 китайских долларов. В нем рядом с пунктами: за лечение, постели и одежду стояли поражающие каннибальским цинизмом слова: «За дрова и керосин для сожжения умерших…»

Юрий Юша

ДВА РАССКАЗА

Художник А. Жукова　

Ту беременную акулу поймали на закате солнца. Оно окрасило багровым цветом нависшие над горизонтом облака, и огневые предзакатные блики играли в стеклах иллюминаторов исследовательского судна «Орион», дрейфовавшего в море Фиджи с научной аппаратурой за бортом.

Выловил акулу инженер экспедиции Владя Данилец, и на него сейчас с восхищением поглядывал Алексей Семейкин, практикант мореходки. А Данилец, коренастый, крепко скроенный и невозмутимый, широко расставив свои сильные ноги-тумбы, отдыхал в сторонке после борьбы с огромной рыбиной.