На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ

С этим синклитом пришлось нам в первую ночь столковываться. От эсеров — Н.И. Артемьев, один из участников известного процесса, который считался опытным дипломатом. Матрос И.А. Шебалин, старый каторжанин, мало расположенный к дипломатии, должен давить своей решительностью и боевым тоном, он представлял левых эсеров. Анархист Барон все свои выступления начинал так удачно, что начальство сразу бывало убеждено, но заканчивал свои речи такой резкой выходкой, что начальство тотчас же переставало колебаться. Я был от социал-демократов, но мы сочинили еще одного старосту — от женщин всех фракций, и эту роль выполняла меньшевичка Н.Н. Центилович. К этой пятерке представителей заключенных незаметно примкнул и меньшевик А.Д. Тарле. Скоро принесли хлеб. Лесничий поднял шум насчет нарушения инструкции:

— После вечерней поверки камер открывать не полагается.

Но Поляков только посмотрел на тюремщиков, и они присмирели. Тут нам пригодился Тарле. Мы могли быть спокойны. Он всех снабдит хлебом. Мы остались заседать, и наша беседа затянулась до двух часов ночи. После некоторого хаоса и пререканий мы перешли к деловому разговору. Но, прежде всего, о стрельбе. Начальник караула горячился, уверяя, что он солдат и обязан стрелять. Поляков успокоил его:

— Перед вами люди идейные, социалисты, анархисты, — и заверил нас, что стрельбы больше не будет.

Тогда мы изложили все наши требования: открытие камер, общие прогулки, снятие военного караула, оборудование камер, снабжение продовольствием и вещами (вещи у многих погибли в Бутырках). Хрусталев выгрузил из кармана привезенную с собою инструкцию ВЧК, о которой он, видимо, позабыл. Сам он лепетал что-то невразумительное и поспешил на поезд. Поляков с явным презрением оглядывал этого юнца из центра и принялся читать инструкцию. Она гласила определенно, что мы должны быть подвергнуты строгой изоляции; одна камера не должна общаться с другой; прогулки должны производиться по правилам Централа; свидания могут разрешаться только ВЧК и письма должны идти через ВЧК. На Губчеку возлагается обязанность назначать дежурных чекистов, «стойких и испытанных коммунистов», которые должны состоять при нас.

Директору очень понравилась эта инструкция. Он увидел в ней подтверждение правильности своих взглядов на нас. Полякова как бы окатило холодной водой, и он спал с либерального тона. Директор воспользовался этим и решительно отверг наши требования. Камеры должны быть закрыты; прогулки полчаса в день, группами, по десять человек. После долгих разговоров мы добились немногого: открытия камеры до вечерней поверки для одного из старост по очереди и обещания Полякова снестись с ВЧК по остальным вопросам. С трудом удалось выпросить у директора третью оправку в день; на открытие форточек в дверях он ни за что не соглашался. Было ясно, что победила тюремная инструкция. Либералы из Губчеки отступили, не желая брать на себя ответственность перед ВЧК.

В полном мраке и с таким же мраком в душе возвращались старосты в одиночный корпус. Никто там, конечно, не спал. Все ждали благой вести. Но что мы могли сказать? Надзиратели торопили нас в камеры, и нам удалось быстро обежать товарищей и крикнуть им в волчок:

— Будьте спокойны. Завтра мы еще заперты, но кое-какие надежды есть.

Но что сулит нам завтра? После бутырского избиения и развоза ничего доброго ожидать не приходится. Придя к себе в камеру и лежа на полу на своем матраце, я с горечью поделился печальными итогами со своим соседом Ф.А. Череваниным.

Через несколько дней на нас обрушился обыск. Явился Гордон в своей жандармской красной шапке с отрядом чекистов. Обыск, по предписанию ВЧК, производился поверхностно. В сущности они не знают, что искать. Камеры женщин просто не обыскиваются. Старосты приглашены присутствовать при обысках. Я напоминаю Гордону, что у меня еще не были с обыском, но он только машет рукой: это, мол, неважно… Старост вызывают в контору и показывают телеграмму из Москвы от ВЧК, за подписью Ягоды. Телеграмма гласит, что высланные из Москвы социалисты и анархисты подвергнуты строгому режиму за безобразное поведение при избиении красноармейцев поленьями дров, бутылками и пр…. Так изображают коммунисты набег на Бутырки. Бесстыдство и лживость успешно конкурируют с их жестокостью!