На звук пушек

– Зато на белой скатерти, как белый человек, – отвечал Бомон.

Выпив в завершении обеда чашечку крепчайшего кофе, отправились обратно к эшелону, надеясь, что благотворительное нашествие уже завершилось.

Когда стояли у лотка с газетами услышали, как на перроне оркестр заиграл «Когда в походе в Сирии»[61].

По вокзальному залу, торопливо, то и дело сбиваясь с быстрого шага на бег, промчалась группа чиновников и офицеров, во главе с толстяком, затянутым по талии трехцветным шарфом. По всей видимости, это мэр городка, чью супругу не так давно имели счастье видеть Шеварди с Бомоном. Через пару минут вслед за мэром залой пробежала стайка девиц с букетами в руках.

На первый путь прибывал пассажирский поезд, в каждом вагоне которого из окон выглядывали солдаты.

– Не вижу грузовых вагонов, – заметил Бомон.

– Наверно обоз следует отдельно. Меня больше интересует, чего это так всполошился мэр.

– Смотрите и его супруга с генеральшей подтянулись на звуки оркестра.

В окно было видно, как жена мэра что-то спрашивает мужа, но тот только отмахивается от нее, вертя головой вдоль поезда и что-то высматривая.

По залу вновь торопливо простучали ботинки. Молодой человек в форме служащего телеграфа промчался залой с зажатой телеграммной лентой в руке. За ним, прихрамывая и опираясь на трость, следовал железнодорожный чиновник, как минимум начальник вокзала.

Мэр выслушал телеграфиста и начал о чем-то советоваться со свитой. Все это время оркестр продолжал играть все тот же веселенький марш.

С запада послышался приближающийся паровозный гудок, требовательный и настойчивый, заставивший мэра подпрыгнуть на месте, что выглядело странно при его комплекции.

По дальнему от вокзала пути не останавливаясь и не снижая скорости, проследовал поезд всего из нескольких вагонов. Мэр, его жена, генеральша, офицеры гарнизона и городские чиновники почтительно вытянулись, провожая взглядами странный поезд.

Когда последний вагон скрылся за выпускным семафором, мэр раздраженно взмахнул рукой в сторону оркестра, и мелодия умолкла на середине такта. Мэр сказал что-то жене и генеральше, раскланялся с ними и полный достоинства удалился под сень вокзала. Вслед за ним потянулись и остальные. На перроне остались только музыканты, собирающие инструменты, и девицы с букетиками в руках.

Послышались крики офицеров, и из вагонов стали выходить солдаты, чтобы немного размяться, покурить и сбегать в буфет или по иным надобностям, с пользой используя время остановки.

– Кажется, нам повезло больше, – Бомон указал на прибывших военнослужащих. – Этим, в лучшем случае, достанутся букетики. Да и те, исключительно офицерам.

У поезда Шеварди встретили лейтенант Керон и рядовой Деруле.

– Господин подполковник, за время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло, – доложил Керон. – По соседнему пути только что проследовал поезд императора.

Шеварди вопросительно поднял бровь.

– На вагонах были золотые монограммы с короной и буквой N в лавровом венке, – пояснил Керон.

– Наверно император хочет лично наблюдать, как французские войска переходят границу, – предположил Деруле.

Шеварди теперь приподнял и вторую бровь, заставляя подчиненных гадать, что он хотел этим выразить. В последние время слова «император» и «хочет», стоящие рядом, вызывали у подполковника скепсис. Правительственные и бонапартистские газеты постоянно печатали статьи и заметки, освещающие различные стороны деятельности императора по руководству страной и войсками. Но подполковник помнил свою встречу с Луи-Наполеоном.

Стоянка в городке длилась не три часа, как было обещано, а значительно меньше. Проезд поезда императора остановил на какое-то время движение, и железнодорожники теперь торопились протолкнуть на запад скопившиеся эшелоны.

Глава 9. Миллиард на войну

Франция, Париж, август 1870 г.

Будучи, осведомленным куда лучше подавляющего большинства французов, включая их императора, Альфонс Ротшильд предвидел, что в нынешней войне, попреки всем ожиданиям, Франция вряд ли одержит победу. Скорей наоборот. Но то, что французские войска стали проигрывать сражение за сражением с первых дней войны, стало для него таким же шоком, как и для всех французов.

Он был знаком со оценочной сметой на войну, которую тайно составили по его приказу. По оценке специалистов его банка война потребует издержек в сумме от одного до двух миллиардов франков. Контрибуция в результате поражения оценивалась еще в два или четыре миллиарда. Была дана оценка послевоенного развития страны, с учетом потери этой суммы. Даже были сделаны коррективы с учетом того, куда Германия вложит полученные деньги. Учтены людские потери, затраты на лечение раненых и пенсии инвалидов. Все в соответствии с заповедью Наполеона: «Солдаты – цифры, которыми решаются политические задачи».

Все это барон знал, понимал и принимал, но… Такие поражения! Куда делся французский наступательный дух?!