Наблюдатель

– Ничего, – повторила я. – Насколько могу судить, для конца шестидесятых поведение твоего отца было несколько нестандартным. Он уехал в Грецию, когда там к власти пришла военная диктатура, о которой, признаюсь, мне пришлось почитать в «Википедии». Я и подумать не могла, что он… – я помедлила, подбирая слова, – был так этим увлечен.

– Вряд ли, – хмыкнул Том. – Мик в Афинах вовсе не собирался бороться с фашистами, как Оруэлл в «Памяти Каталонии». Он отправился туда, чтобы пить узо и купаться в Средиземном море. Для него это была эдакая одиссея личностного роста в духе Леонарда Коэна[174].

– Так и есть, – кивнула Кларисса. – Политики он вообще не касался – привилегия иностранца. Хунта молилась на Запад, все тамошние военачальники лобызались с Никсоном. Я как-то делала школьный проект на эту тему – наверное, из странного чувства вины за отца. Агенты безопасности, которые руководили пытками, готовились на базе ЦРУ.

– Ребят, а нам-то какое до всего этого дело? – Ларри, который и глазом не моргнул на словах «руководили пытками», вдруг резко развел ноги в сторону, бесцеремонно уронив мою пятку на пол. – Джулиан крут уже хотя бы потому, что не завел детей-спиногрызов. И он не такой, как прежде, потому что это «прежде» было черт знает когда. Может, уже сменим пластинку? Давайте лучше обсудим вечеринку в Марселе, куда нас пригласил Жером?

– Что, прости? – слышать имя Жерома из его уст было неприятно.

– Ну ты хотя бы проверяй свой телефон de temps en temps, s’il vous plaît[175].

– Вы с Жеромом чатитесь?

– А что, нельзя? – переспросил он с преувеличенной невинностью.

Я сквозь зубы улыбнулась в ответ. От одной мысли о Жероме – мы с ним больше не виделись после того вечера, но обменялись несколькими удручающе сдержанными сообщениями – мое сердце сжалось до размеров желудя. Я сглотнула.

– Вовсе я не это имела в виду.

– Судя по всему, они с друзьями устраивают вечеринку в четверг, и мы все должны туда пойти. Так сказать, финальный аккорд, а заодно – прощание с этим странным, но приятным летом, – он одарил меня невыносимо многозначительным взглядом.

– Да, я видела приглашение – и я за, – кивнула Кларисса.

– Да, черт возьми, я тоже. Очень хочется увидеть людей, родившихся уже после эпохи перехода на метрическую систему[176], пока я сам окончательно не вышел в тираж, – это, конечно, был Том.

– Ну вот и отлично, – объявил Лал; с губы у него свисала незажженная самокрутка. – Последний оттяг – и назад, в Лондон, а pour toi, ma petite[177], – в развеселый Париж.

Он снова подхватил мою уступчивую лодыжку.

– Прекрати, Лал! Я к ней привязалась – давайте не будем о расставании!

Я допила последние терпкие капли Suze на донышке стакана. С самого детства я, как ходячий секундомер, неукоснительно отмечала годовщины событий и прочие знаменательные моменты. Но неуклонно приближающийся конец этого лета стал той временной вехой, которую я с нехарактерным для себя упорством не желала принимать. Возвращение в Париж означало, что мне снова придется мыть посуду и спрашивать у посетителей, не желают ли они заказать безглютеновую версию блюда. Снова меня ждали тягучие, неблагодарные часы непреподавания английского и одуряющее отсутствие понимания, что делать со своей жизнью, которая медленно, но верно двигалась в никуда. Теперь мне было даже неловко оттого, что когда-то я могла подумать, будто бы эта работа поможет что-то изменить.

Я вдруг поняла, что, когда мы все разъедемся кто куда из Сен-Люка, мне придется разорвать свои договоренности с Майклом. Вспомнилось то утро, когда приехал Джулиан, и пальцы Майкла, скользнувшие по шву моего платья, и чувство отвращения и возмущения – такое сильное, что даже при мысли о нем на глазах выступали слезы от злости. И вместе с тем – нездоровое возбуждение. Совсем как в юности, когда во время просмотра «Дневной красавицы» я вдруг почувствовала, что меня возбуждает самый омерзительный клиент героини Катрин Денёв. От этой парадоксальной смеси желания и гадливости по всему телу расползлись мурашки ненависти к себе. Я чувствовала себя жертвой собственной социальной мимикрии. И все же – я уже не была подростком и знала, что пропасть между воображаемым и реальным слишком велика и рисковать не стоит.

Откинувшись на спинку стула, Ларри прижал большой палец к подъему моей стопы. Краем глаза я увидела, что он не смотрит ни на меня, ни на кого-то еще, а всецело погружен в себя. Уж он-то вряд ли задумывается о собственных желаниях и мотивах, подумала я – и выдернула ногу из его рук.

* * *

– Пойдем на пляж, – прошептал он мне на ухо, касаясь нижней губой щеки и ловя мою руку, – настоящая атака на голос разума. Кларисса и Том разошлись по своим комнатам, и теперь мы одни сидели на каменной ступеньке у входной двери, которой «никто никогда не пользовался». Небо было усыпано яркими молочно-белыми огоньками звезд, лунный свет озарял его лицо. На мгновение повисло тяжелое молчание – только шум прибоя вдалеке да дуновение освежающего ночного бриза, пахнущего росой.