Наблюдатель

После Марселя и приезда Джулиана я чувствовала себя чужой. Он так быстро вписался в здешнюю среду и даже сам как будто вызвал некий сдвиг атмосферы. Все были совершенно очарованы его ярким, уникальным сочетанием томности и искреннего энтузиазма, свойственным жителям Западного побережья, прямотой, от которой порой сводило скулы и которую едва ли сглаживали остатки английской натуры в стиле персонажей фильма «Уитнэйл и я»[169]. Он изгнал из дома упаднический настрой: больше никаких натянутых улыбок Дженни или колких замечаний Майкла. Теперь натужные попытки Анны создать гармонию утратили актуальность: новый гость излучал неотразимую, заразительную легкость бытия. Я же не могла отделаться от ощущения, что за мной наблюдают.

Последние два утра Джулиан присоединялся к моему плавательному ритуалу.

– Доброе утро! – с подъемом приветствовал он меня, выйдя во двор.

– О, привет! – отвечала я, подражая этой жизнерадостности – а про себя досадуя на то, что он нарушил атмосферу покоя и уединенности.

– Решила искупаться? – спросил он с интонациями ведущего «Флага отплытия»[170], и эта манера речи словно связывала новую версию этого человека (Джулиан 2.0) с той, к которой я привыкла за время чтения дневников Майкла. Непринужденность, с которой ему удавалось поддерживать эту двойственность, несколько меня тревожила, и, несмотря на навязчивое желание быть рядом с ним (основанное на чисто мазохистском любопытстве – сродни тому, что испытываешь, когда непременно хочешь столкнуться на вечеринке со своим бывшим), мне все же хотелось самой задавать тон в общении с ним. При этом я по-прежнему не до конца понимала свою роль в этом взаимодействии и даже характера их отношений с Майклом (а между ними явно что-то происходило, пусть даже все присутствующие изо всех сил изображали счастливую семью). Однако тревога тревогой, а все же я не могла отрицать, что наблюдение было взаимным. Так хорошо узнав Джулиана за это лето, я теперь была совершенно им очарована; но главное – чувствовала, что если правильно разыграю свои карты, то именно Джулиан сможет пролить свет на то, что на самом деле случилось с Астрид и Майклом в Греции. Работа над дневниками была окончена, и теперь я ощущала внутри полнейшую пустоту, усугублявшуюся смутной тревогой.

– Ага, – откликнулась я.

– Замечательно! – просиял он. – Идем поплещемся!

– И все-таки они что-то скрывают, – проговорила Кларисса – и я испытала облегчение от того, что не одна это чувствую.

– Думаешь? – спросила я – пожалуй, даже чересчур воодушевленно.

– Ага. Все это очень странно: они не общались лет пятьдесят (только не надо задвигать мне эту фигню про «дофейсбучную эпоху» – ведь «Конкорд»-то[171] уже, блин, изобрели!).

– А ведь они и на «Конкорде» летали пару раз, – вставил Том.

Ну еще бы! Конечно же, их родители летали на «Конкорде» (тут я представила себе Джерри Холл[172]

, звон фужеров с шампанским, пассажиров в одежде от Холстона[173]).

На протяжении всей этой беседы Ларри подчеркнуто не проронил ни слова – как обычно бывало, когда мы принимались обсуждать жизнь его родителей (словно показывая, что он выше этого). Поймав под столом мою ступню, он положил ее себе на колено и теперь, судя по всему, решил молча пытать меня, лаская свод стопы большим пальцем, как тогда в кафе, в Старом порту Марселя. Всякий раз, перехватив мой взгляд, он заговорщицки улыбался, однако по большей части просто молча листал телефон – видимо, новостная лента была намного интереснее нашего разговора.

– А вообще-то мне он очень нравится – ничего не могу с собой поделать, – призналась Кларисса.

– Это да! Хотя должен бы бесить – но на самом деле он очень милый.

– Так отличается от мамы и Майкла, – заметил Том, потом лукаво глянул на меня и спросил: – Когда между ними все изменилось?

– Я же тебе говорила, – проговорила я, поджав губы. – Дневники обрываются на том моменте, когда все они еще лучшие друзья, а Джулиан – махровый гетеросексуал, эдакий стиляга шестидесятых с закосом под Брайана Сьюэлла. Так что я ничего не знаю.

Кларисса была права: Джулиан обладал некой неуловимой харизмой, которой невозможно было противостоять, – сплавом открытости, легкости в общении, обаяния. Он играючи внушал доверие. Во время нашего совместного плавания в бухте в то утро я без колебаний поделилась с ним своими мыслями, возникшими при чтении дневников Майкла, о которых не рассказала даже Тому с Клариссой, и лишь потом, когда все мы сели завтракать, а Джулиан втиснулся меж двух своих старых друзей, при виде их троих, смеющихся в ярких лучах средиземноморского солнца, как в рекламе оливкового масла, у меня впервые засосало под ложечкой. Я вдруг, к ужасу своему, поняла, что, сама не заметив, оказалась в роли допрашиваемого. В странном оцепенении смотрела я издалека, как эти трое завтракают, и думала про себя: неужели на этот раз я облажалась по-крупному?

– И что, не было даже намека на какую-нибудь ссору или конфликт между папой и Джулианом? – спросила Кларисса.