Читаем Над бездной полностью

— Люцилла и ты, вы оба так много говорили мне о любви в последние годы, что я в самом деле начала верить в эти чары, но поддаваться им мне нет времени… Помона[13] гонит от меня прочь Венеру.

Аврелия говорила рассеянно, задумчиво играя подвернувшимся листком.

— Но ведь фантазия рисует тебе иногда твое будущее, Аврелия? фантазия уносит тебя далеко от твоих кладовых и прачечных? ты стремишься куда-нибудь, к кому-нибудь?

— Я никуда не стремлюсь, Сервилий, потому что некогда и некуда мне стремиться. Когда батюшка прикажет, я вступлю в твой дом…

— Батюшка, но не твое сердце?

— Опять мое сердце! — уже нетерпеливо воскликнула Аврелия, измяв и бросив свой лист, — сердце есть у тебя и у Люциллы, потому что вы досужие люди, а я…

— Но ведь ты жалеешь твоего учителя, тоскуешь о нем? скажи мне, Аврелия, правду.

— Жалею и тоскую, — это правда. Но разве это может касаться тебя или чего-нибудь такого…

— Это не только близко меня касается, но даже очень важно. Аврелия, моя молодость прошла и бурно и неудачно; я любил и страдал; я понимаю чувства молодого сердца даже, может быть, лучше, нежели ты сама их понимаешь. Последние 15 лет я старался только делать добро всем, кому благая судьба даст мне случай принести пользу. Притеснять и гнать я никого не могу. Если ты не любишь меня, если мой дом не будет для тебя местом счастья, то я не могу насильно ввести тебя в него хозяйкой. Если ты будешь только апатично повиноваться моей власти, апатично принимать мои ласки, платя за Них одною холодностью или искусственным старанием делать вид любящей жены, а твое сердце и мысли будут витать далеко от меня и моего дома, то я не желаю иметь тебя моею женой. В тебе, Аврелия, я нашел именно то, чего искало мое сердце; ты мой идеал.

Послушная, скромная, стыдливая и прекрасная, ты явилась пред моим взором, как путеводная звезда является мореходцу среди темного, облачного неба. Твоя заботливость и угодливость отцу, твоя терпеливость и усердие, неутомимая деятельность по хозяйству, и при этом светлый ум, способный к восприятию высших знаний науки, — все это указало мне в тебе женщину именно такую, как я искал и не мог найти нигде до сих пор; женщину, с которою я мог бы, не опасаясь новых обманов, мирно сидеть у моего очага и разделять мои богатства, как материальные, так и умственные. Мир, среди которого я провел юность, не понял и не оценил меня. Я надеялся, что ты меня поймешь и оценишь. Но, найдя в тебе все, чего искал, я, кажется, одного не нашел в тебе — любви.

— Любви! — точно эхо, равнодушно и рассеянно повторила Аврелия.

— Да, любви; почему ты не любишь меня, Аврелия?

— Я тебя люблю.

— Нет, ты не любишь меня. Это «люблю» опять звучит, как и все твои ответы, одним послушанием отцу и тем, кому он прикажет тебе повиноваться. «Люблю» сердца — не так звучит.

— Как же оно звучит, Сервилий?

— Спроси самое себя об этом.

— Я этого не знаю.

— Аврелия, будь со мною откровенна!.. я хочу видеть тебя счастливою, а не угнетенною. Ты видела, как Катуальда от радости целовала мои ноги, когда я ее купил, только такое искреннее выражение счастья может меня радовать. Не в целовании ног и платья выражается искренняя радость. Катуальда-невольница, оттого и выразила так свои чувства; как же ей иначе их выразить? — свободный, благородный и благовоспитанный человек выражает свою радость и благодарность горячим, братским объятием, поцелуем или крепким пожатием руки при светлой, радостной улыбке и сиянии очей. Я спас Катуальду от побоев, улучшил ее участь; спасу и тебя, Аврелия, спасу и освобожу тебя от самого себя, от ненавистной тебе моей любви!

— Сервилий! — вскричала Аврелия, встрепенувшись; странно прозвучал этот возглас; в нем слышалось скорее недоумение, нежели радость, которой ожидал старик.

— Да, — продолжал он, — если судьба осудила меня на одинокую жизнь, — пусть будет так! никогда не раздам я орехов в дверях. Не хочу никого мучить; не хочу никому навязывать своих чувств.

Вставши с камня, он указал Аврелии на солнце.

— Вот, Аврелия, колесница светлого Гелиоса перед нами; да услышит он мои слова!.. клянусь с этой минуты не говорить тебе больше о любви моей!.. пред оком светлого Гелиоса освобождаю тебя, Аврелия, от данного мне слова.

— Но если батюшка…

— Клянусь тебе также защищать тебя, как самый искренний друг, в каких бы обстоятельствах тебе ни понадобилась моя защита.

Я устрою дело так, что твой отец разгневается не на тебя, а на меня или на кого-нибудь другого… Аврелия, ты плачешь?

Она не плакала, а истерически рыдала, склонившись на камень, стоя на коленах.

Изумленный помещик долго старался успокоить рыдавшую девушку.

— Теперь я тебе не жених, а только друг, если ты не отвергнешь и этого моего чувства, — говорил он, — милая, несчастная, открой мне причину твоих слез и успокойся. Нечего тебе меня теперь бояться! Аврелия, ты кого-нибудь любишь? скажи мне имя твоего избранника; я составлю ваше счастье, если б это был даже невольник.

Аврелия тихо поднялась, села на камень и стала бесцельно глядеть вдаль.

— Я никого не люблю, — отрывисто проговорила она.

— А Аминандра?

Перейти на страницу:

Похожие книги