— Пиши: владельцу виллы Риноцеры Восточной, потому что западную оттягал…
— Я этого не напишу, господин.
— Не напишешь!
— Да как же это писать в письме? Оттягал!.. ведь ты сам меня потом прибьешь за то, что я письмо испортил.
— Что ты мне на каждом слове противоречишь?! ты меня теперь сбил с толка, негодяй!.. я позабыл, о чем хотел писать соседу. Ну, говори, о чем я хотел писать?
— Как же мне это знать, господин? ведь я не волшебник.
— А вот попробует твоя голова моей палки, так и отгадает лучше всякого волшебника!.. ох, стар я сделался!.. вскочил бы, чтоб отвалять тебя хорошенько, да не хочется!..
— Ты хотел сегодня куда-то отправиться вместе с Сервилием.
— Отгадал ты, когда я припугнул!.. вот все вы, рабы, такие: палку на вас нужно иметь потолще да бить вас почаще, не то совсем избалуетесь. Не продам соседу Катуальду за две тысячи, не продам и за три; не хочу ее продавать, не поеду с ним в Нолу скреплять купчую. Ступай, приведи Бербикса! пошлю его воротить Катуальду и мою запродажную запись, пока это не засвидетельствовано и деньги не получены.
Сириец побледнел; он радовался за участь любимой девушки, переходившей во власть доброго господина… вдруг, из-за пустого каприза, ее счастье снова разрушается. Но умный невольник, уже вставший со своего места, чтоб идти за Бербиксом, как будто осененный неожиданным вдохновением, нашел средство спасти свою милую и остановился.
— Ты не хочешь продавать Катуальду, господин! — воскликнул он, стараясь выказать самую сильную радость, — ах как я рад! ах, как обрадуются и Эвноя, и Мелисса, и Дабар, и все, все! Мы все плакали, когда узнали, что ты ее продал; Катуальду мы все любили; она умела нас мирить. Без нее мы будем каждый день ссориться и драться.
А уж как я ее любил!.. ах, как любил!.. я места не нашел бы без нее от тоски!..
— Вы ее любили! — повторил Котта, задумавшись.
— Очень любили, господин. Она часто перед тобой брала чужую вину на себя и бывала бита за других; она умела хорошо подслушивать, когда ты говоришь с управляющим; она…
— Она была самою негодною невольницей в моем доме!.. плачьте же о ней!.. Не возьму ее назад, хоть бери ее сосед даром! подай мое хорошее платье и вели оседлать моего коня! еду в Нолу сейчас, покуда не забыл опять об этом.
Глава XVI
Вспышка догорающего светоча
Город Нола был довольно значительная крепость, находившаяся очень близко от Неаполя. В округе Нолы находилось имение Котты; поэтому со всеми мелкими тяжбами, а также для совершения мелких купчих и других дел, он должен был ездить туда и обращаться к тамошнему претору или — эдилу[16]
. Ехать от имения до города приходилось не больше одного часа, но старик — гордый знатностью своего рода, богатством, прошлыми военными подвигами, а больше всего дружбою Суллы, которою почтил его знаменитый тиран-диктатор, — старик не хотел ездить, как все, в повозке, а непременно верхом, как подобает храброму воину, помнившему войну с царем Югуртой.Котта надел все доспехи, носимые воинами в мирное время, — плотную, кожаную кирасу поверх короткой белой туники, обшитой широкой пурпурной каймой, — знаком сенаторского звания; прицепил к поясу меч и нахлобучил на свою лысую голову тяжелый шлем с лошадиною гривою на гребне, покрыв плечи суконным военным плащом.
Все это ужасно тяготило старика, но он не соглашался нарушить это, как он говорил, правило приличия, хоть и был предметом насмешек всех, кто его видел, едущим на старой кляче, потому что он боялся сесть на молодого коня, и изнемогающим в тяжелом мундире от жары и старости.
Усевшись с помощью троих невольников на лошадь, Котта поехал шагом по направлению к Восточной Риноцере, отстоявшей от его имения несколько дальше по дороге, нежели по пешеходной тропинке, по которой ходила туда Катуальда. Барилл и теперь шел подле господина, чтоб отвечать на все его вопросы; хитрый раб старался делать самые печальные гримасы, но, отвернувшись, радостно улыбался.
— А ведь я еще бодро сижу на коне, Барилл! — обратился Котта к сирийцу.
— Как подобает храброму сподвижнику победителя Югурты, — отвечал раб.
— Будто!.. все сияет…
— Да, господин…