Через несколько месяцев, уже будучи под стражей, я спросил своего следователя лейтенанта Кривошеева:
— Почему вы нарушили Конституцию, не разрешив нам собраться на площади Искусств?
— Лучше нарушить Конституцию, чем допустить кровопролитие, — ответил он».
Ирэна Вербловская:
«И вот кто-то стал передавать по цепочке: „Идем в Дом искусств“, то есть в Дом художников, сейчас это Большая Морская улица, тогда она была улицей Герцена, 36. И вот мы тоже громко говорим: „А теперь идем в Дом искусств“, так, чтобы рядом с нами люди слышали. И слышно, как те передают куда-то еще. И вот так совершенно неорганизованно вышли на Невский, не зная друг друга. Сколько нас народу шло, мы не знали. Но тем не менее дружно отправились все туда, на улицу Герцена. А там шло, оказывается, в этот день, обсуждение осенней выставки».В зале почтенные соцреалисты — авторы полотен о вождях партии, героях войны и труда. Атмосферу скучного собрания нарушает появление десятков возбужденных студентов.
Револьт Пименов:
«До того, как туда явилась молодежь, зал пустовал, были разве лишь родственники юбиляра да скучал президиум. И вдруг — валом народ. Председатель расцвел: пользуется-таки искусство популярностью, — охотно стал давать слово желающим. Но выступавшие почему-то все, словно сговорившись, ораторствовали об ином, а не о картинах чествуемого художника и не о выставке. Кажется, единственно, кто упомянул об этих картинах, была студентка консерватории Красовская, которая в их адрес выразилась: „Изобразить задний двор — это еще не значит совершить революцию в искусстве“. Ей картины понадобились как трамплин, дабы потребовать „свободного искусства“ и провозгласить, что „у нас сейчас аракчеевский режим“, в связи с тем, что негде высказываться о Пикассо. Разумеется, ей бурно аплодировали. В зале царило ликование.