Нагие и мёртвые

 - В конце концов, у нее на руках ребенок, - согласился Стэнли. - Мать не станет вертеть хвостом. - Жена казалась ему в этот момент абстрактным существом, была для него не более чем "она", "икс". И все же ему стало легче от того, что сказал Гольдстейн. - Она молода, но неплохая жена, серьезная. Знаешь, было довольно мило смотреть, как она восприняла свои обязанности. - Он довольно усмехнулся, инстинктивно решив изгнать из своей головы темные мысли. - Ты знаешь, мы порядком намучились в брачную ночь. Потом, конечно, все наладилось, но в первую ночь было не так хорошо.

 - Так у всех бывает.

 - Конечно. А у всех этих ребят, которые любят похвастать, даже вот у такого, как Уилсон, - он понизил голос, - ведь и у них так же было, правда?

 - Точно. Всегда трудно приспособиться друг к другу.

 Гольдстейн пришелся Стэнли по душе.

 - Послушай, - сказал он вдруг, - какого мнения ты обо мне? - Он был еще так молод, что мог сделать этот вопрос кульминацией любого доверительного разговора.

 - О-о! - На такой вопрос Гольдстейн всегда отвечал то, что хочется людям услышать. Он не был сознательно нечестен, он всегда тепло относился к человеку, который задавал ему такой вопрос, даже если никогда не был ему другом. - Я бы сказал, что ты культурный парень и твердо стоишь на земле. Ты несколько мечтателен, но это неплохо. Я бы сказал, что из тебя выйдет толк. - До этого момента Стэнли не совсем нравился Гольдстейну именно по этим причинам, но Гольдстейн себе в этом не признался. Он уважительно относился к успеху. А как только Стэнли обнажил свои слабости, Гольдстейн был готов превратить в добродетель все его остальные качества. - Ты очень серьезен для твоего возраста, очень серьезен, - закончил Гольдстейн.

 - Я всегда старался сделать больше, чем должен. - Стэнли потер свой длинный прямой нос, потрогал усы, которые за последние два дня стали какими-то уж очень жидкими. - Я был старостой в младшем классе школы, - сказал он пренебрежительным тоном. - - Я не хочу сказать, что этим можно хвалиться, но я научился обходиться с людьми.

 - Это, наверно, был ценный опыт, - сказал Гольдстейн задумчиво.

 - Знаешь, - доверительно продолжал Стэнли, - многие во взводе не любят меня потому, что я прибыл сюда позже их, а уже капрал. Они считают, что я подхалимничал, но в этом нет ни капли правды. Я просто не хлопал ушами, а выполнял, что приказано. Но, должен сказать тебе, это не так уж легко. Те, что давно во взводе, считают, что они хозяева, и бездельничают в нарядах, стараясь всю тяжесть взвалить на других. Я просто ненавижу их. - Его голос стал сиплым. - Я знаю, что у меня нелегкая работа, и не утверждаю, что не совершаю ошибок. Но я учусь и стараюсь, к делу отношусь серьезно. Разве можно требовать от меня больше?

 - Нет. Конечно нельзя, - согласился Гольдстейн.

 - Знаешь, что я скажу, я все время присматривался к тебе. Ты неплохой парень. Я видел, как ты выполняешь порученное дело. Ни один сержант не смог бы потребовать от подчиненного большего усердия. Это я говорю для того, чтобы ты знал - все всё видят.

 Стэнли, сам того не сознавая, снова ощутил свое превосходство над Гольдстейном. В его тоне, мягком и уважительном, прозвучали нотки снисходительности. Сейчас он чувствовал себя сержантом, разговаривающим с самым последним рядовым. Он совсем забыл, что две минуты назад напряженно ждал, когда Гольдстейн скажет, что уважает его.

 Голъдстейн остался доволен, но это удовлетворение было каким-то расплывчатым. "Вот так всегда на военной службе, - подумал он. - Мнение юнца имеет такое большое значение".

 Уилсон снова застонал. Они прекратили разговор, перевернулись на живот и, приподнявшись на локтях, стали прислушиваться к тому, что происходило рядом. Браун, тяжело вздохнув, сел и попытался успокоить Уилсона.

 - В чем дело, дружище, в чем дело? - спросил он ласково, как бы успокаивая ребенка.

 - О-о, этот живот доконает меня, черт возьми!

 Браун вытер пот с лица товарища.

 - Ты узнаешь, кто разговаривает с тобой, Уилсон?

 - Это ведь ты, Браун, да?

 - Да. - Сержант почувствовал облегчение. Уилсону, наверно, стало лучше - он впервые узнал его. - Как чувствуешь себя, Уилсон?

 - Хорошо. Но я ничего не вижу.

 - Это потому, что темно.

 Уилсон обрадованно усмехнулся и произнес слабым голосом:

 - Я думал, что из-за этой дырки в животе потерял зрение. - Он чмокнул губами, словно обиженная женщина. - Вот проклятие. - Он попытался повернуться на носилках. - Где я?

 - Мы несем тебя к берегу. Стэнли, Гольдстейн, Риджес и я.

 Уилсон задумался.

 - И с разведкой для меня все кончено?

 - Да. Для всех нас, дружище.

 Уилсон снова усмехнулся.

 - Ручаюсь, Крофт злился, как потревоженная пчела. Черт возьми, теперь-то они обязательно меня оперируют и вырежут всю эту дрянь, правда, Браун?

 - Конечно, тебя вылечат.

 - После операции у меня будет два пупка, один над другим. В таком виде я буду очень привлекателен для женщин. - Он попытался засмеяться, но закашлялся. - Трудно выдумать что-нибудь более привлекательное.

 - Ты все-таки неисправимый пошляк, Уилсон.

 Тот вздрогнул.

 - У меня во рту вкус крови. Это ничего, а?