Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»

Мы поднимаемся по лестнице – дочка с братом пропавшего впереди, мы с Лентяем сзади…

На старых, театрального типа откидывающихся креслах спит, опустив лицо за воротник, бездомный. Нам видны только грязная куртка и пушистая седина.

Дочь трясущимися руками трогает его за плечо.

– Папа, это я… Папа, проснись, это Ильнара… Папа, это я…

Он просыпается неохотно, не сразу, и я узнаю в этом манеру людей, живущих на улице, – когда их будят, они так же с трудом выныривают из сна, понимая, что здесь их ничего хорошего не ждет.

– Папа, – продолжает трясти его за плечо дочь, – это я, мы приехали за тобой… Поехали домой, папа!

Он медленно приходит в себя, поднимает голову и смотрит вокруг. Недовольное, усталое выражение сменяется удивленным, удивленное – счастливым, не верящим; он вдруг начинает улыбаться, моргать; по грязному лицу текут слезы, и я вижу, что он потрясающе красивый, несмотря на чужую поношенную одежду, почти черный слой загара и щетину.

Он обнимает всех нас, дочь в слезах, брат в слезах, я еле сдерживаюсь, на всякий случай не смотрю на Лентяя, полицейские наблюдают все это и улыбаются.

…Потом Лентяй забирает его переодеться в чистое, привезенное дочкой, а Ильнара садится заполнять бумаги. Лентяй появляется радостный, с видом человека, подготовившего сюрприз:

– Вы его сейчас не узнаете!

Выходит наш пропавший, и мы действительно ахаем.

Распахиваются двери отделения, и заходит счастливая Маша с сыном – не с кем было оставить, помчалась с ним. Дочь снова начинает плакать, а брат ласково говорит:

– Вот она, наша героиня!

Они обнимаются, я все это снимаю то на фото, то на видео, и мы все прощаемся с полицейскими, выходим на улицу, снова обнимаемся, фотографируемся, счастливая Маша с Серегой и заявители с пропавшим никак не могут расстаться, а я все снимаю и снимаю и думаю: наверное, вот так, примерно так чужие люди становятся друг другу родными.

«Вам станет легче, если я буду бегать и заламывать руки?»

Чем дальше, тем сложнее писать непосредственно про поиски: слишком много такого, во что ты волей-неволей погружаешься, и чем этого больше, тем меньше хочется вываливать это на окружающих, потому что незачем им это знать. И если к вечеру я так или иначе вникала в подробности пяти поисков, причем в двух случаях пропавших нашли погибшими, и один из них был ребенок, мне поначалу было довольно сложно найти среди этого то, что можно рассказывать своим, чтобы не грузить их. И я долго училась не впускать это в себя.

Катя, наш руководитель конного направления и сотрудник полиции, рассказывала, как она однажды по службе приехала к дедушке, у которого пропала внучка. Дедушка, естественно, был страшно встревожен, буквально бегал вокруг нее и наконец не выдержал:

– Я не понимаю, почему вы такая спокойная!

– А вам станет легче, если я начну заламывать руки и причитать? – спросила его Катя.

Мы всегда сопереживаем тем, кого ищем. Но наше сопереживание – это не обнять заявителя и плакать вместе с ним, а оперативно получить от него всю наиболее полную информацию, чтобы быстрее найти пропавшего. Умение безэмоционально реагировать на страшное приходит со временем само собой и очень нужно не только для самосохранения, но и для результативности поиска.

Иногда заявителям кажется, что мы спрашиваем какие-то глупости, вместо того чтобы вскакивать и бежать срочно искать.

– Господи, да какая вам разница, ругала ли я его за двойку?!

– Девушка, вам больше делать нечего, кроме как спрашивать, где он жил 20 лет назад?

Однако у наших инфоргов и координаторов все вопросы имеют большое значение. Важно знать, ругали ли ребенка за двойку, потому что он из-за этого мог уйти из дома, а пропавший дедушка может оказаться именно там, где жил 20 лет назад, потому что это как раз свойственно людям с возрастной деменцией: они могут не помнить свой нынешний адрес, но прекрасно помнят адреса многолетней давности и рвутся туда…