Намек. Архивный шифр

Николаю не хотелось показать, что он понял смысл сравнений, сделанных собеседником. А ещё менее того хотелось разыгрывать комедию с непониманием. Он отвернулся от Константина Платоновича и, опершись о балюстраду, уставился в темноту ночного ноябрьского моря. Страна по всем канонам уже не подросток: только что торжественно справили двадцать лет Октября. Даже юность уже позади. И всё же ему необъяснимо полегчало от слов старого большевика.

«Это скоро пройдёт»… Уцелел в чистках, крепок, бодр и чувствует себя как будто вполне уверенно. Как будто защищён некой могучей силой. Возможно, он знает, о чём говорит.

Собеседник не стал нажимать на опасную тему, перевёл разговор. Как-то вырулили на изучение и охрану памятников старины, вспомнили дореволюционное начинание Готье-Дюфайе — фотографическое запечатление уходящей натуры — улиц и зданий старой Москвы. Сделали вывод: нынешним учёным есть что перенять у исследователей начала века. Но необходимо, конечно, руководствоваться современной идеологией, опираться на марксистско-ленинские принципы научного познания.

* * *

— Товарищ Бродов, подготовьте ваши предложения по организации дальнейшей работы лаборатории. Срочное задание вышестоящего руководства. Завтра к часу дня должно быть готово.

Вечер. Первый день, как Николай вернулся из отпуска.

Что начальник Отдела лабораторий имеет в виду под «вышестоящим руководством»? Над ним — только нарком. Так бы и сказал: мол, задание наркома. Странно.

Старший майор счёл нужным добавить:

— Важно, чтобы вы были готовы сделать устное сообщение.

Намечается совещание? Какая тема? Удобно выполнять поручение, когда знаешь контекст.

— Справитесь?

Как будто есть выбор! И не с таким справлялись.

— Товарищ старший майор, разрешите! Чтобы подготовить предложения, мне необходимо получить информацию о работе лаборатории от её сотрудников.

— В вашем распоряжении были все документы лаборатории. Чего вам не хватает? — недовольно буркнул собеседник.

— Документы не дают всей полноты картины.

— Вы же сделали хорошую, обстоятельную аналитическую справку. Я спрашивал вас, все ли документы на месте. Что вы ответили?

Начальник озабоченно хмурился, но Бродов решил гнуть своё.

— Ответил, что не усматриваю признаков утраты какой-либо документации. Сейчас придерживаюсь прежнего мнения. Но справка представляет собой обзор архива, а не деятельности лаборатории.

Начальник отдела покраснел с досады.

— Товарищ Бродов! Повторяю! Завтра к часу дня ваши предложения должны быть подготовлены!

Ага! Не рискнул скомандовать: «Отставить пререкания, кругом, шагом марш выполнять!» Значит, в глубине души готов уступить.

— Товарищ старший майор, я готов немедленно приступить к опросу сотрудников лаборатории, чтобы уложиться в указанный срок, — сказал Николай упрямо.

Настенные часы показывали десять вечера, и готовность Бродова работать всю ночь произвела благоприятное впечатление. Начальник отдела заявил более мирным тоном:

— Мы не имеем права выступить перед высшим руководством с недостаточно обоснованными предложениями.

Сдался!

«Высшим руководством»! Однако…

— Небось, хочешь говорить с Барченко? Или тебе подавай самого Бокия?

С Глебом Бокием Николай, между прочим, был шапочно знаком: по совместным с армией делам тот заглядывал некогда в Штаб РККА, причём как раз аналитика ему требовалась. Из недолгого общения Бродов вынес впечатление, что старые большевики — те самые ленинцы дореволюционного призыва, с опытом подпольной борьбы — народ весьма своеобразный. Повстречаться с таким — всё равно что погладить мамонта. Между прочим, знакомство с Константином Платоновичем подкрепило это впечатление.

— Хорошо бы побеседовать с кем-то из начальства лаборатории.

— С врагами народа?

— Да, — ответил Николай твёрдо.

Почему он так осмелел? Ну, во-первых, чувствовал слабину собеседника. Догадался: тому очень важно, чтобы рекомендации Бродова понравились «высшему руководству». А во-вторых, он, когда сосредотачивался на деле, обо всём, что помимо этого дела, как-то забывал. Так бывает, когда целишься: видишь только прорезь, мушку и объект, сфокусированные в одной точке. Остальное расплывается… Точнее, остального просто нет.

— Невозможно, — веско уронил старший майор государственной безопасности.

Предельно выразительно! Тошно сделалось. Невозможно — не потому, что запрещено какими-то правилами и противоречит каким-то инструкциям, а потому, что не с кем беседовать. Николай с усилием заставил себя произнести как ни в чём не бывало:

— Подойдут и рядовые сотрудники.

— Пять человек из лаборатории не находятся под следствием. Временно отстранены от работы. Вызовем их. Направим к вам. Ждите.

К началу следующего рабочего дня Бродов успел побеседовать с троими и составить достаточно объёмное представление о деятельности «нейроэнергетов», чтобы набросать предложения по реорганизации лаборатории. Ровно к часу дня его на служебной машине доставили в Кремль. Именно так. Николай, собственно, не удивился.